Карнавал короля Иеронима - [181]

У Германа замерло сердце. Въехав в город, он должен был сойти с лошади, так как все улицы были заполнены народом, который стремился на площадь, где развевались старогессенские знамена и время от времени раздавались крики: «Да здравствует курфюрст! Виват! Долой французов!..»

Герман с трудом добрался до квартиры Гейстеров. Он был вне себя от беспокойства. Народное восстание вспыхнуло раньше назначенного времени и застало Германа врасплох. Он должен был находиться в Касселе и ждать распоряжений Дернберга, но по странному стечению обстоятельств очутился в Гомберге и не знал, что ему делать.

Одна Лина услышала его шаги и вышла к нему навстречу бледная и расстроенная. Она молча подала ему руку и поспешно провела его мимо кабинета Людвига, где были слышны мужские голоса. Войдя в свою комнату, она с рыданием бросилась на шею Герману.

— Что привело тебя сюда? — воскликнула она. — Ты будешь также участвовать в этом ужасном деле? О Боже! Все вы погибнете! Могла ли я ожидать этого!..

Герман старался успокоить ее и рассказал, как он попал в Гомберг и насколько его удивило неожиданное смятение в городе.

— Объясни мне Лина, — спросил он, — почему все это случилось так внезапно? Что намерены они предпринять?

— В этом нужно видеть такое же злополучное стечение обстоятельств, как и то, которое привело тебя сюда. Никогда не желала я так, чтобы ты не приезжал, как теперь, потому что еще сегодня утром Мартин объявил нам, что вспыхнет восстание. Дело ведется слишком опрометчиво и успеха быть не может, я потеряю мужа и тебя Герман!..

В комнату вошел Гейстер с ружьем, видимо, взволнованный, рукав его был перевязан красной лентой.

Лина со слезами бросилась к нему, он нетерпеливо отстранил ее, — увидя Германа, протянул ему руку.

— Очень рад видеть тебя, — сказал он. — Пойдем с нами, я был уверен, что ты приедешь!

— Нет, Людвиг, я попал сюда случайно и не ожидал, что так скоро начнется восстание!

— Такова воля Провидения! — отвечал Гейстер. — Отечество призывает нас… Медлить нечего! Следуй за мной, ты можешь взять ружье в моем кабинете!..

— Но я должен быть при Дернберге и немедленно поеду в Кассель, — сказал Герман. — Объясни в каком положении дело и когда вы двинетесь из Гомберга?

— В эту же ночь. Мы ждем только приказа Дернберга, останься здесь и, когда окажется нужным, ты поедешь вперед, чтобы доложить ему о том, что делается у нас… А ты, Лина, перестань беспокоиться! Поверь, что дело не дойдет до стычки, потому что прежде, чем мы прибудем в Кассель, король будет арестован со своими приближенными, войска присоединятся к нам, и мы войдем победителями в столицу Вестфалии.

Гейстер говорил это не для утешения Лины; он был также убежден, как и остальные руководители восстания, что дело примет подобный оборот, но, как нервный человек, находился в крайне возбужденном состоянии. Он рассказал Герману, что сам король ускорил восстание, отдав приказ войскам выступить против Австрии, так как это лишало заговорщиков помощи двух полков — кирасирского и егерского, на которые они всего более рассчитывали. Накануне было последнее заседание членов Прусско-гессенского союза в Касселе; и Дернберг прислал гонца в Гомберг с приказом подать сигнал к восстанию, которое заметно усилилось после полудня. Три эскадрона кирасиров явились на площадь, большинство офицеров были здесь, кроме нескольких человек, которые отказались прийти под предлогом нездоровья. В солдатах, по словам Гейстера, не было заметно особенного воодушевления — многие были довольны своей настоящей службой и не желали возвращения к старым порядкам, но решились принять участие в деле, чтобы не отстать от товарищей. В местном населении, наоборот, заметна была полная готовность участвовать в деле; отставные солдаты, лесная стража, чиновники, учителя, пасторы, трактирщики, даже евреи и женщины старались выказать свое усердие. Они приносили на площадь приготовленное оружие, боевые и съестные запасы и угощали солдат, выразивших готовность стоять за народное дело.

Гейстер говорил торопливо и, едва окончив свой рассказ, ушел, чтобы отдать некоторые распоряжения и расставить караул по городу.

Между тем Лина получила записку от госпожи Стелтинг, которая умоляла ее прийти и успокоить Кордулу, которая была напугана городским шумом. Лина упрашивала Германа пойти с ней, но он отказался и отправился на городскую площадь.

IV. Тревожная ночь

Герман, подходя к площади, был поражен царившей там тишиной, но вскоре он услышал мужской голос, произносивший речь. Это был полковник Дернберг: он убеждал собравшуюся толпу придерживаться строгого порядка и тишины. Громкий крик «виват!» был ответом. Герман хотел пробраться вперед, но это не удалось ему; в это время Дернберг направился к монастырю в сопровождении Гейстера и других предводителей. Герман остался на площади в ожидании его возвращения, теперь он не сомневался, что ему придется принять непосредственное участие в восстании.

По данному сигналу кирасиры опять выстроились на площади, но число их заметно уменьшилось с наступлением ночи; офицеры молча прохаживались перед фронтом.

Совсем иной вид представляли волонтеры, к которым присоединились несколько карабинеров и большинство солдат, служивших при бывшем курфюрсте; они с нетерпением ожидали начала военных действий. Тут был и довольно сильный отряд из того стрелкового батальона, который после бегства курфюрста должен был сложить оружие, и теперь единодушно примкнул к восстанию. Кругом стояла вооруженная народная толпа настолько многочисленная, что заняла собой значительную часть площади и соседние улицы. На лицах видна была неизменная решимость вместе с надеждой на успех. Герман невольно поддался общему настроению и не чувствовал прежних опасений за благополучный исход предприятия.