Карлик Петра Великого и другие - [70]

Ему уже все было ясно: Муассак, как он и предполагал, был обыкновенной провинциальной дырой. Старинный монастырь Сен-Пьер, проходя мимо которого Леру замедлил шаги, залюбовавшись причудливым смешением на его портале романского и готического стилей, не поколебал его в этом мнении. Но, в конце концов, это было не так важно: Леру приехал сюда работать. В расписании жизни он отводил Муассаку два-три года, а потом — степень доктора медицины, снова Бордо или, кто знает, даже Париж…

Внезапно хлынувший ливень заставил его панически метнуться с обсаженного липами и акациями бульвара к дверям ближайшего дома с витриной и вывеской. Леру надеялся, что это будет кафе — он уже чувствовал приятный позыв к еде и первой утренней сигарете.

Дом был старый, довоенный, двухэтажный; серый фасад во многих местах облупился; окна на втором этаже закрывали давно не крашенные ставни. У входа на тротуаре стояли три кадки с бересклетами. Полустершуюся надпись на потрескавшейся деревянной вывеске под окнами второго этажа уже нельзя было разобрать, заметно было только то, что она сделана готическим шрифтом, но по стопкам сильно потрепанных книг в витрине Леру понял, что перед ним букинистическая лавка.

Немного разочарованный, он повернул дверную ручку и вошел. В нос сразу ударил непривычный запах. Одиночество имеет тысячи разнообразных запахов, но каждый — легко узнаваем. Здесь, в лавке пахло старой кожей, закисшей бумагой, а также кофе и еще чем-то съедобным — очевидно, с кухни. Несмотря на надтреснутый звон или даже не звон, а металлический стук входного колокольчика, к Леру никто не вышел. Он поставил чемодан на пол и огляделся. Длинный, темный коридор, чьим единственным украшением были развешенные по стенам старые рекламные календари, вел на кухню, не совсем ровно выложенную плиткой. Леру был виден угол камина с висевшими над ним кастрюлями. Справа за застекленной дверью можно было рассмотреть стоявшие вдоль стен кровать из темного орехового дерева, шкаф, два тяжелых комода, вольтеровское кресло, щетинившееся вылезшим ворсом, и три колченогих стула — вероятно, это была комната букиниста. По левую сторону коридора, рядом с лестницей, ведущей наверх, тоже имелась комната. Дверь в нее была открыта — здесь находилась сама лавка. Хотя въевшийся повсюду кислый запах производил впечатление затхлости, в доме было довольно чисто и свежо, пожалуй, даже прохладно.

Снаружи слышался равномерный шум дождя. Еще раз в нерешительности взглянув по сторонам, Леру направился в лавку, сопровождаемый нестройным разноголосьем заскрипевших половиц.

Комната, куда он вошел, оказалась длинной и узкой. Тусклый свет, проникавший через стекло витрины, едва освещал дальний угол. Вдоль стен тянулись полки, уставленные бесконечными рядами книг, журналов, альбомов, карт — все эти in-folio, in-qarto, in-oktavo, солидные, радующие глаз своими золочеными и тиснеными переплетами, затасканные, с отставшими или совсем оторвавшими корешками, заново переплетенные, сброшюрованные; кое-где они лежали стопками поверх рядов или громоздились неразобранными грудами. Тут же стояли выщербленные чашки, разрисованные цветами тарелки, статуэтки, шкатулки, пепельницы и множество других безделушек. В проемах между стеллажами висели картины, дешевые и почти неразличимые в полумраке.

Осматривая лавку, Леру не сразу заметил ее хозяина, а между тем он был тут — худощавый человек лет сорока семи, с глубокой залысиной на продолговатом, сдавленном с боков черепе и в больших очках с толстыми линзами, сидевший за столом у витрины. За стеклами очков глаза его казались совсем маленькими, посаженными прямо у переносицы; кроме того, линзы ломали линии висков, сужая их, отчего все лицо, с проступающей на носу и скулах красноватой сетью прожилок, представлялось разбитым на несколько кусков, как на портретах Пикассо, и было трудно с первого взгляда собрать эти куски воедино. Букинист был одет в теплый шерстяной костюм, поверх которого была наброшена поношенная синяя спецовка. Очевидно, он сидел так, один, уже давно, и Леру показалось странным, что перед ним не было ни книги, ни газет, ни учетной тетради, ни чашки кофе, — словом, ничего, что намекало бы на какую-нибудь деятельность. Он просто сидел и смотрел на Леру своими маленькими глазками, выражения и цвета которых нельзя было разобрать, как, вероятно, сидел здесь и за полчаса, и за час перед тем, оглядывая полки с книгами и вещицами и провожая взглядом каждого прохожего.

Леру стоял, держа перед собой обеими руками чемодан. Старый хлам его не интересовал. И все же уходить в дождь не хотелось.

— Я Кайе, хозяин этой лавки. Что вам угодно? — безупречно вежливым тоном спросил букинист и, не дав Леру ответить, привстал и продолжил: — Вы, я вижу, нездешний, верно, историк и, полагаю, ищите что-нибудь о монастыре Сен-Пьер — что же еще может интересовать порядочного человека в Муассаке?! Подождите, сейчас я вам покажу кое-что…

Он направился к одной из полок.

— Нет, нет, — поспешно остановил его Леру, — по правде сказать, я зашел сюда случайно. Если позволите, я пережду у вас дождь.