Карлица - [10]

Кожа на лице горела, тело дрожало натянутой струной, вот-вот разорвётся от напряжения, а может, кто-то терпеливый, спокойный и мудрый с лёгкостью выпустит из него дух, отсечёт горящую голову. Он слепо отдался нахлынувшему на него приливу бессилия и обречённости, но страх прошёл. Он отделён железной дверью и матрасом от своей прошлой жизни, от заживо проглоченных унижений, от косых взглядов и приторных улыбок, от оцепенелых злобно-бессильных государственных служащих, от недовольных соседей, уродливых стариков и старух из двухэтажных буро-кирпичных избушек, выстроившихся сомкнутыми рядами по бокам шумной дороги. Он переменил свою участь: из бесправного инородца, презренного кандидата на получение статуса беженца он превратился в пятидесятилетнего бунтаря-убийцу, которого необходимо депортировать на родину вместе с женой и дочкой. Там все его знают, помнят его отца, ему не придётся долго сидеть в тюрьме.

По ночам Абдулла мучился больше кошмарами, чем бессонницей. Он садился не на тот поезд, мучительно спешил и опаздывал, искал жену и дочку, блуждал в немом отчаянии по вокзалам, полным бомжей и наркоманов, стонал от безумного одиночества. Под утро он овладевал податливым, знакомым и исступлённо-желанным телом жены и тут же просыпался. После завтрака его вели на беседу к тюремному психологу — молодой, чрезмерно полной женщине с полусонными колючими глазами. Он не сразу привык к модернистской несоразмерности её носа и лба, жирным абрикосовым щекам и семейке тугих угревых прыщей на висках. Когда она вставала и тянулась за папкой в шкафу, штаны начинали сползать вниз. Тяжёлое, неповоротливое туловище и белокурые завитые распущенные пряди — в качестве отчаянной попытки привлечь к себе внимание «противоположного пола». Заключённые называли её между собой Офелией. «Нет, он не хочет играть в волейбол после обеда, а по вечерам изучать нидерландский язык. Он не отказывается от послеобеденной прогулки по тюремному дворику. У него нет жалоб на отсутствие русскоязычного телевидения и Интернета. Он не ходатайствует о предоставлении недельного отпуска по семейным обстоятельствам в летний период. Его словарного запаса достаточно для беседы с адвокатом и следователем без переводчика». Папки с заполняемыми Офелией вопросниками становились с каждым днём всё тоньше, визиты Абдуллы в её кабинет (в котором она, по слухам тюремной братии, зачала трёх детей: одного от турка, другого от марокканца и третьего от нигерийца) делались всё короче и вскоре вовсе прекратились.

Настала очередь визитов к адвокату, проходивших в комнате отдыха, медитации и миролюбивой молитвы. Моложавый мужчина в прекрасно сшитом костюме шагнул ему навстречу. Отменная осанка, чуть выпяченная грудь, самоуверенная улыбка и крепкое рукопожатие. Усевшись в кресле, он заговорил сладко вибрирующим басом. На стене висели плакаты с лозунгами из разноцветных слов: «Поссоримся и помиримся», «Уступки и компромисс, мир и прогресс».

— Господин Абдулла, трибунал окружного суда назначил меня вашим адвокатом. Моё имя — Димитри.

Керкхофэ, для вас — просто Димитри. Позвольте мне вкратце объяснить ситуацию, в которой вы находитесь, и представить вам мой план вашей защиты. Я не слишком быстро говорю?

Абдулла покачал головой. Он первый раз видел прямо перед собой, а не на экране телевизора, подобного бельгийца: выхоленный, раскованный, ненавязчиво самоуверенный представитель престижной либеральной профессии.

— Это верно, что мотивом вашего вооружённого нападения на министра Лёбек было нестабильное, неблагополучное и бесперспективное проживание в нашей стране в качестве униженного нелегала?

Абдула неуверенно кивнул. Адвокат чуть выпучил свои умные внимательные глаза и продолжал:

— Никто не слышал вашего крика «Аллаху Акбар», поэтому мы будем категорически отрицать обвинения в исламском терроризме. Если вы подтвердите своё согласие с моим методом защиты, то вам присудят не более шести-семи, максимум восемь лет тюрьмы, с возможностью освобождения за хорошее поведение по истечении одной трети срока тюремного заключения.

Абдулла посмотрел на сидящего в кресле собеседника недоверчивым взглядом, открыл рот, крякнул, но не смог произнести ничего внятного.

— Вам разве не сообщили, что госпожа Лёбек жива, цела и почти невредима? — адвокат сделал паузу, хотел пошутить, но передумал и продолжал ровным голосом — У неё пожизненное увечье в виде ограничения способности вращения головой и приобретённый эстетический дефект в наклоне шеи. Вам надо будет публично попросить у неё прощения.

— Меня не депортируют?.. Вместе с женой и дочкой?.. Из тюрьма здесь в тюрьма там?..

За годы жизни в Бельгии Абдулла приучил себя изъясняться односложными предложениями. Их было легче повторять переспрашивающим фламандцам. Адвокат сощурился, наклонил голову набок, покрутил глазами — всё это для повышения шансов на правильное восприятие Абдуллы. Потом широко улыбнулся:

— Это исключено, в Бельгии уже много лет не применяется насильственная депортация. Тебе, Абдулла, не стоит этого бояться…

Адвокат хотел продолжить и сказать Абдулле, что срок пребывания в тюрьме рассматривается законодательством как легальное проживание в стране, но Абдулла резко его перебил: