Карфагена не будет - [10]

— Ну?

— Набрал. Вкусные, с укропом и с чесноком. Попробуй — они на подоконнике, сзади тебя.

Демка, успевший изрядно проголодаться, нащупал скользкий холодный огурец и почти целиком забил его в рот. Запашистый соленый сок брызнул на язык.

— Знатная штука, — похвалил он. — Запах, как весной в смородиннике. Наверно, Емельяниха в них лист смородиновый кладет.

— И вот стал я огурцы из кадушки доставать. А в кадке-то фанера и гнет — здоровый камень. Гнет я в сторону сдвинул, фанеру выбросил и уже полмиски набрал, — продолжал Толя, — чую, в избе кто-то шкраб-шкраб, шкраб-шкраб, к двери вроде подходит. Затаился. «Ну, думаю, пропал!» И решил, коли появится кто в сенях, гаркнуть что есть силы. Испугал бы до смерти.

— Бока наломать могли, — сказал Гоша Свиридов.

— Это мне-то. А кто же?

— Тот, кто вышел бы в сени.

— Толкую тебе, напугался бы он. От перепугу медведи помирают, а человек — не медведь. Сердце на части разорвет!

— Боязно было в сенях-то сидеть? — спросил Демка, похрустывая огурцом.

— На это дело у меня кровь холодная.

— Рыбы — хладнокровные, а ты, Толян, крепкий на нервы, — заметил Гоша.

— Уже спор затеяли, — проговорил с недовольством Ленька. — Ты, Гоша, всегда ершишься, где надо, где не надо… Демка, как сбор прошел? Интересно?

— Не обрадуешься. Никита с Костей выделились опять. Они…

— Подожди! Толян, фонарь! У кого спички?

Брякнул спичечный коробок. Язычок пламени скупо осветил помещение. Колычевцы в живописных позах сидели, полулежали и лежали на скамейках, разоставленных вдоль покрытых копотью стен. Некоторые устроились на полке парилки. Оттуда свешивались головы.

— Толян, подними стекло! — скомандовал Ленька. — Выше поднимай! Так. Ишь, как прожектор, горит фонарь — всем фонарям голова. — Он вытер стекло «летучей мыши» рукавом фуфайки. — Толька, повесь у дверей. Там гвоздь на косяке. Смотри, чтобы с улицы огня не заметили. Мать увидит, крик поднимет, выгонит. Демка, опять Никита военную игру задумал проводить?

— На этот раз почище отмочили, — ответил Демка. — Они с Костей при школе кружок открывают, на комбайнеров учиться будут.

Толя тянулся к гвоздю, чтобы повесить фонарь. Услышав Демкино сообщение, он чуть не уронил на пол «летучую мышь». Сунув фонарь на скамью, Толя повернулся. Свет бил ему в лицо. Оно было несколько мрачноватым, широкие брови сходились у переносья, образуя на лбу глубокую поперечную складку, скрытую под козырьком красноармейского шлема. Большие глаза смотрели на вожака, будто искали поддержки. Толя преклонялся перед Ленькой и верил ему беспрекословно.

— Врешь, — проговорил Толя. — Врешь, Демка!

— Провалиться мне!

В бане сразу наступила тишина. Было лишь слышно, как поет в печной трубе ветер. Надрывно, тоскливо звучала эта унылая песня, и под ее тягучую мелодию Ленька вспомнил спортивную игру, умело и, как говорят, интересно проведенную пионерами. После этой игры от него отделились трое хороших ребят. Они перешли к Никите. А совсем недавно, когда по школе распространился слух, что пионерский отряд шестого класса «Б» взял шефство над животноводческой фермой колхоза, от Леньки откололись еще четверо. Много ему обид причинил беспокойный Никита, очень много. «Кружок открывает он неспроста, — размышлял Ленька. — Побегут от меня ребята. Обязательно побегут».

Воспоминания вызвали у него вспышку бессильной ярости. Вскочив со скамьи, Ленька сверкнул глазами, откинул свесившийся на лоб кудрявый чуб и быстро, горячо заговорил:

— Сказки Якишев придумывает, а вы уши развесили! Чего стоишь, Толян? Вешай фонарь на место! Демка, это точно?

— Говорю, что было.

— Было, было! Никита дурачков ловит, переманивает! Кружок! Ха-ха-ха-ха! Коров им пасти, а не комбайнами управлять…

— Кружок — хорошо! — заметил Гоша.

— Куда лучше! Никита прославится, а мелкота вроде тебя, Гоша, как лошадки, постромки тянуть будут. Якишев славу любит.

— Не о славе разговор!

— О чем же? Скажи, о чем? Кружок! Эка невидаль! — Ленька зашагал из угла в угол. — Никита для себя старается.

— Кто в кружке учитель? — спросил Гоша у Демки.

— Глухих.

— Кто-о-о?

— Глухих, Илья Васильевич.

— Герой Социалистического Труда! Не хвастаешь?

— При мне письмо сочиняли.

— Ребята! — Гоша захлебнулся от восторга. — В школе механизаторов при МТС на комбайнеров по десять месяцев учат, а у нас в запасе — больше года! Сами посчитайте! После семилетки мы на комбайны сядем. Ух!

— Верхом на сивую кобылу. На клячу Ломоту, что воду на птицеферму возит, — выпалил Колычев. — Так и доверят вам комбайн, держи карман шире! Машины ломать?

— Выучимся, не будем ломать.

— У кого учиться? Герой пустячками не станет заниматься! И без кружка у него забот полон рот. Якишев думает, написал письмо — и пожалуйте! Думает, как узнает Глухих о кружке, так и обрадуется: «Давайте, ребятки, обучать буду!»

— Глухих сегодня меня ни за что отругал, — не моргнув глазом соврал Демка. — Бежать по дороге заставил. Я бежал, а он, как барин, сзади на лошади ехал и подгонял…

— Лошадь подгонял?

— Лошадь! Меня, а не лошадь!

— Во! Слыхали? — обрадовался поддержке Ленька. — Слыхали? Будет Глухих с кружком возиться!

Демка, изучивший Ленькин характер, по поведению вожака понял, что сейчас, как никогда, требуется отвлечь ребят от серьезного разговора о кружке. Он, к удивлению присутствующих, неожиданно рассмеялся и воскликнул: