Карьеристы - [25]

Мурза внутренне возликовал. Он почувствовал, что она готова сдаться. Еще одно усилие с его стороны — и Зенона изгонит из своей прелестной головки провинциальные понятия о верности. И впрямь, верность мужу давно уже была иллюзорной… Что ж, поддержим эту иллюзию! Начнем доказывать, что она все еще верна, все еще невинна… Надо неизменно уверять ее в этом, даже если она ежедневно будет переступать порог его квартиры.

— Милый Алексас, уже темнеет, прошу вас, поедем.

— Слушаюсь, сударыня. — Он завел машину и развернулся.

Пока они добирались до шоссе, Мурза молчал. В лесу уже совсем стемнело. Дорога, освещаемая фарами, вилась меж высоких сосен и чахлых березок. Разглядеть можно было только стволы ближних деревьев, за ними вставала темная чащоба, местами светлея или снова хмурясь, как таинственная водная глубь.

Когда машина повернула на шоссе, Мурза сказал:

— Я понимаю, вы придерживаетесь определенных жизненных правил.

Домантене задумалась.

— Может быть… — нерешительно протянула она.

— Интересно было бы узнать, каковы они.

— По правде сказать, я и сама не знаю.

— О нет, сударыня, вы знаете, вы чувствуете их! Обладая столь живым воображением, столь мечтательной натурой, вы, конечно, избрали самый высокий жизненный идеал.

— А каков он, по-вашему, этот высший жизненный идеал? — спросила Домантене наивно.

— Счастье! Одно только счастье превыше всего, — твердо и многозначительно, подчеркивая каждое слово, произнес Мурза.

— Да, с этим я согласна, — после долгого раздумья ответила она серьезно. — Но на пути к нему часто встают непреодолимые препятствия, обязанности, долг…

— Что может остановить человека на пути к счастью?

Она молчала.

— Семья?

— Предположим, что и семья, — несмело подтвердила она.

— Я считаю, сударыня, никто и ничто не смеет отнимать у человека право на счастье. Давно прошли те времена, когда люди были скованы разными запретами, заповедями и могли только мечтать о нем.

— Вы совершенно не понимаете положения женщины. Она всегда от кого-то зависит.

— Вы, сударыня, мыслите категориями прошлого века. А вам уже давно следовало бы решить для себя этот вопрос, выбрать одно из двух: или оковы женского рабства — кухню и колыбель, — или свободу, право самостоятельно добиваться счастья. Середины нет, и не обманывайте себя. Разве можете вы, такая прелестная, с таким живым воображением, светлым умом, замкнуться в семье, мечтать, грустить, увядать и наконец задохнуться? Нет, вы этого не сделаете, не захотите похоронить себя заживо!

Мурза был в восторге от собственного красноречия, хотя сам не верил тому, в чем пытался убедить собеседницу, а стремился лишь к достижению определенной цели…

Однако Зенону вовсе не тронули его страстные дифирамбы.

— Я ведь не сижу дома, — беззаботно перебила она его. — Заниматься в Женском клубе общественной работой мне куда интереснее, чем вести хозяйство.

Пусть светских успехов, счастья, интенсивной эмоциональной жизни Зенона Домантене и жаждала, может быть, куда больше многих других женщин, но никакой «философской базы» под эти желания она не подводила и не стремилась сразу удовлетворить их. Гораздо больше занимала ее область чувств. Впрочем, тут она обладала определенной гибкостью — умела владеть ими, управлять, мгновенно вспыхивала, но в последний момент брала себя в руки.

Мурза нажал на газ. Настроение у него испортилось. Конечно, женщина — такой противник, который обычно не отдает завоеванного, однако…

Доставив Домантене к дверям ее дома, он, не вылезая из машины, открыл дверцу.

— Прощайте!

— До свидания!

Она изящно помахала ему и послала воздушный поцелуй.

* * *

— Прокатилась немножко, — скрывая за нежной улыбкой свою провинность, ласковым голоском проворковала Зина.

— С Мурзой? — спросил Викторас, не глядя в ее сторону.

— Угу.

— Слишком часто стала ты с ним кататься.

— Но вечер такой восхитительный…

Он ничего не ответил.

— Альгирдукас спит?

— Спит.

Она прошла в детскую. Вернувшись, заговорила еще нежнее:

— Как красиво он спит! Я поцеловала его, но он не проснулся. Ты уже пил чай?

— Нет.

— Что с тобой, Викторас? Сердишься? — Она прижалась к нему. — Может быть, на то, что я слишком часто отсутствую? Хорошо, больше никуда не буду уходить, все время буду с вами. Я вас обоих очень, очень люблю…

Домантас сжал ее руку, улыбнулся:

— Почему не уходить? Гуляй, ради бога, но только вовремя возвращайся.

Она положила руки ему на плечи:

— Так ты больше на меня не сердишься? — Минуту Зина молча смотрела ему в глаза. — Люби меня, думай обо мне, будь со мной всегда!

Теперь в ее голосе зазвучала нежная печаль, а глаза опасливо разглядывали в темном углу что-то непонятное и страшное.

Домантас заволновался:

— Хорошо, Зинут, хорошо, я буду тебя любить, всегда буду с тобой… Скоро отпуск, отправимся в Палангу.

— В Палангу… — Она задумалась. — О да, я очень хочу в Палангу.

Накрывая на стол, уже успокоившись, она начала радостно строить отпускные планы. В Паланге они все время будут вместе, и Альгирдукаса возьмут с собой, на всякий случай пусть и няня поедет. И вообще она всем довольна, денег им хватает, только бы научиться понимать друг друга, вместе радоваться счастью, радоваться жизни… За ужином Зина несмело спросила: