Карьера Никодима Дызмы - [24]

— Факт, клянусь богом. Как это он сказал о вас?.. Стойте, стойте!.. А! «Этот Дызма знает, что такое жизнь: хватает ее за холку и в морду — трах!» А? Яшунский может… Я ему даже советовал издать книгу афоризмов.

Затем Дызма узнал, что положение Яшунского поколебалось: против него выступают и помещики и союзы мелких землевладельцев, да и Терковский вместе со своей кликой роет ему яму. В сельском хозяйстве тяжелый кризис; выхода нет. Жаль Яшунского: человек толковый, да и свой парень.

Разговор зашел о делах Дызмы, и полковник спросил:

— Вы, пан Никодим, кажется, то ли компаньон, толи сосед Куницкого?

— И то и другое, — ответил Дызма, — да еще доверенный его жены.

— Ах, так? Что вы говорите? Этой… графини Понимирской. Такая хорошенькая блондинка, да?

— Да.

— Слыхал, там не очень-то она с этим Куницким…

— Даже весьма не очень, — рассмеялся Дызма.

— Между нами говоря, не удивляюсь, потому что он старый хрыч, да и человек, надо думать, заурядный. Впрочем, вам виднее.

— Что поделаешь!

— Понимаю, понимаю, — согласился полковник. — Дела есть дела. Извините, я при вас оденусь.

— Сделайте одолжение!

С террасы они прошли в комнату, и Вареда пожелал угостить Дызму коктейлем собственного приготовления. Тем временем денщик принес мундир, и через полчаса полковник был готов.

Подошли к автомобилю, и Вареда с восхищением принялся его осматривать. Он, должно быть, неплохо разбирался в машинах, потому что повел с шофером совсем особый разговор, из которого Дызма почти ничего не понял.

— Хорош, хорош, — с восторгом твердил Вареда, усаживаясь рядом с Дызмой. — Пришлось, наверно, потратиться?.. Тысяч восемь долларов, а?

Машина тронулась, и Дызма под рокот мотора, заглушавший его слова, ответил:

— Хе-хе, с хвостиком.

По дороге они договорились, что встретятся вечером за ужином в «Оазисе».

— Там лучше всего, будет много знакомых. Уляницкого знаете?

Уляницкого Дызма не знал. Но, опасаясь, что это какая-нибудь известная личность, ответил, что знает только понаслышке.

Доставив полковника в штаб, Дызма вернулся в гостиницу, велел шоферу заехать за ним в десять вечера и отправился в кафе. Не без труда отыскав свободный столик, велел принести чаю с пирожными и задумался над тем, как провести время. Однако в голову не приходило ничего путного. В Варшаве он не знал ни одного человека, которого он, управляющий имением, мог теперь навестить. При мысли о Бартиках Дызма даже содрогнулся. Их закоптелая комната была для него таким же олицетворением суровой действительности, к которой рано или поздно надо будет вернуться, как заляпанный чернилами так называемый зал почтовой конторы в Лыскове. Никодим чувствовал, что его необыкновенное приключение скоро кончится, но старался об этом не думать.

Безделье, однако, возвращало его мысли к действительности. Чтобы настроиться на другой лад, Дызма решил подняться в свой номер. Тут он вспомнил о письме Понимирского, вынул его, прочитал.

— Э, чего там! — махнул рукой Никодим. — Пойду, что со мной сделают…

Пани Юзефина Пшеленская встала в этот день с левой ноги. Это было единогласно признано на кухне в десять утра, а в одиннадцать по всей квартире поднялись такая суматоха и шум, как будто дело было не в одной левой ноге, а по меньшей мере в обеих.

В двенадцать квартира уважаемой пани Пшеленской являла собой зрелище хаоса и паники: антикварный столик перебрасывали с места на место, пока наконец он не брякнулся куда-то в пыль, задрав вверх свои рахитично-изысканные ножки. Хозяйка гарцевала перед растерянными слугами по квартире, точно валькирия по полю брани. Впереди трещала пулеметная очередь ее ругательств, позади, словно крылья бурнуса, развевались полы шлафрока.

В гостиной урчал пылесос, на дворе гремел гром от выбиваемых ковров. Окна то распахивались, потому что в этой духоте нельзя было высидеть ни минуты, то с треском закрывались, потому что от этих сквозняков гулял ветер в ушах. В довершение всего беспрерывно трещал телефон, и в трубку из хозяйкиного рта градом сыпались ругательства, хлесткие, словно удары арапника.

В эту минуту в передней раздался звонок. Чаша терпения была переполнена, и пани Юзефина рысью помчалась лично отпереть дверь. Прислуга в ужасе замерла, мысленно поручив божьей опеке особу злосчастного гостя.

Дверь распахнулась, и, подобно пушечному выстрелу, грянул зычный вопрос:

— Вам чего?

Этот нелюбезный прием не озадачил Никодима. Напротив, он вдруг почувствовал в себе больше уверенности — тон и внешность этой дамы напомнили ему его собственных знакомых.

— Як пани Пшеленской.

— Чего вам надо, опрашиваю?

— Есть дело. Доложите пани, что пришел приятель ее племянника.

— Какого еще там племянника?

— Графа Понимирского, — не без самодовольства произнес Дызма.

Эффект был неожиданный. Растрепанная дама вытянула руки вперед, как бы защищаясь от нападения, и оглушительно заверещала:

— Не заплачу! Ни гроша не заплачу за племянника! Нечего ему было влезать в долги!

— Что? — удивился Дызма.

— Обратитесь к его зятю! Я не дам ни гроша, ни гроша! Это возмутительно: все ко мне, чистое наказание…

Для Дызмы это было слишком. Кровь бросилась ему в лицо.