Карьера Никодима Дызмы - [26]

«Моя машина!» — подумал он и усмехнулся.

— Ну, как дела? — спросил он, ответив на поклон шофера.

— Хорошо. Спасибо.

— Как провели время?

Шофер рассказал, что был у родных, что родом он из Варшавы. С минуту поболтали, затем Дызма отправился в номер, переоделся.

«Задам сегодня шику, надо будет поближе сойтись с полковником. Поставлю ему шампанского».

Через четверть часа Дызма подъехал к «Оазису». Ресторан был пуст. Только два-три столика были заняты.

«Поторопился», — подумал Дызма.

Он велел подать водку и закуски. Именуя его ясновельможным паном, кельнер тотчас уставил стол закусками, появились еще два других кельнера, принесли блюда с рыбным заливным, ветчиной, паштетами и прочей снедью.

Никодим ел медленно — ему хотелось дождаться полковника. Оркестр играл что-то из классической музыки. Зал постепенно наполнялся.

Наконец около одиннадцати появился полковник Вареда. Вместе с ним вошел черноволосый приземистый мужчина в штатском костюме.

— А, вы тут! — воскликнул полковник. — Долго ждете?

— Всего с четверть часа, — поспешно выпалил Дызма.

— Позвольте представить: пан Дызма, директор Шумский! — познакомил их полковник. — Сейчас придет и наш любимец Ясь Уляницкий.

— Этот остряк? — весело завопил Шуйский. — Превосходно!

— Вы не можете себе представить, какую шутку он отмочил, когда мы в мае были в Крынице.

— Ну?

— В нашем пансионате, представьте себе, жил некий Куровский или Карковский — такой, знаете ли, настоящий мужчина, стопроцентный джентльмен: он и теннис, и Байрон, и Бодлер, и Уайльд, и Канале Гранде, и «Казино де Пари», и Монте, и иностранные языки, и все сорта вин, и все сорта шелков, и родственные связи в высших кругах, — ну, словом, верх совершенства. Женщины от него с ума сходили, за общим столом разговор превращался ежедневно в нечто вроде монолога или лекции этого словоблуда. Болтал, болтал, острил, каламбурил, сыпал афоризмами чуть ли не на десяти языках, словом — сводил всех с ума.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Шумский. — Если он еще ходил с зонтиком и не выговаривал «р», то даю голову на отсечение, что этот тип из министерства иностранных дел.

Полковник расхохотался:

— В самую точку! Клянусь богом, он не расставался с зонтиком.

— Ну и что же?

— Представьте себе, на пятый или шестой день идем мы обедать, а Ясь и говорит: «Ей-богу, больше не выдержу». Сидел он за обедом, заметьте себе, напротив этого болтуна. Тот как начал свои разглагольствования за супом, так еще за жарким не мог закруглиться. Я жду, Ясь — ни звука. Сидит, слушает, а этот тип улыбается, изощряется, чарует. Завел он речь о модном цвете сезона, тут мой Ясь отложил в сторону нож и вилку, привстал со стула, наклонился через стол к этому обольстителю да как гаркнет: «У-у-у-у!..»

Дызма и Шуйский не могли удержаться от смеха.

— Как это, — спросил Шуйский, — просто «у-у-у-у»?

— «У-у-у-у» — и все, но ты ведь знаешь бас Уляницкого. Не можешь себе вообразить, какое произошло замешательство! Этот тип покраснел как свекла и умолк, словно его громом поразило. Наступила тишина, все опустили головы. Вдруг кто-то не утерпел и прыснул. Только этого недоставало! Даже стол затрясся от смеха. Честное слово, никогда не видел, чтобы люди так хохотали.

— А Ясь?

— Ясь, как ни в чем не бывало, принялся за жаркое.

— Ну, а тип?

— Жалкая личность! Не знал, что делать: встать или остаться за столом. Наконец встал и вышел. И в тот же день уехал из Крыницы.

— А дальше что? — спросил Никодим, которому эта история страшно понравилась.

— Больше ничего, — ответил полковник. — Только Уляницкий сделался после этого самым популярным человеком в Крынице.

Зал был уже полон. Среди белых столиков мелькали черные фраки кельнеров. Оркестр с надрывом играл танго.

Наконец пришел Уляницкий.

Это был мужчина громадного роста, его лицо походило на плоский щит, куда вместо носа вставили огурец и приклеили четыре кустика черных как смоль волос — брови и усы, которые находились в непрестанном движении. Зато маленькие, глубоко запавшие глазки пристально смотрели куда-то в пространство. Едва он подсел к столику, захмелевший Никодим начал излияния.

— Полковник рассказал нам об этой вашей шутке в Крынице. Шикарно! Ловко вы осадили этого болтуна!

Клочья волос на лице залихватски шевельнулись.

— Подумаешь! Вам повезло куда больше. Ведь это вы проучили Терковского?

— Он, он, — подтвердил Вареда. — Свой парень. Чувствую, вы будете друзьями. Ваше здоровье!

Пили зверски, и в голове у всех изрядно шумело, когда уже за полночь поднялись этажом выше в дансинг и велели подать шампанского. За столом появились девочки. Джаз играл так завлекательно, что Дызма, пригласив одну из дам, пустился в пляс. Все общество следило за ним, и, когда Никодим сел, единогласно было признано, что он настоящий товарищ и что, пожалуй, стоит выпить с ним на брудершафт… Против этого никто, понятно, не возражал, и процедура брудершафта была совершена под звуки гимна «Многая лета…», исполненного оркестром по требованию полковника Вареды.

Уже светало, когда четверо друзей уселись в автомобиль Куницкого. Решено было отвезти полковника домой. Когда прибыли в Константин, шофер разбудил пассажиров. Шуйский нежно попрощался с Дызмой — ему не хотелось ехать обратно в Варшаву.