«Между тем, в Одессе показалась холера, но доселе не сильная: она там почти встречается с чумою. Эти две заразы, обе восточные, хотя из разных краев и разными путями, пришли к нам, благодаря нашему месту стражей просвещенной Европы против азиятских варваров…»
— И снова между нами встала холера, батюшка выехал, но ему дозволено не заезжать в Москву, и по всей вероятности он возьмет свой путь на Тулу, Смоленск и Витебск; ужасный крюк, особливо в настоящую пору года, но авось-либо хоть крюком, хотя и по грязи, он дотащится к нам в начале ноября. Мы его ждем с нетерпением.
«Дорога моя идет вокруг Москвы, большим крюком, и во Пскове или в Твери будет перерезана карантином, который продолжится дней четырнадцать. Но, слава Богу, мор заметно пошел на убыль и к Рождеству ожидается его полное исчезновение…»
— Итак, физическая холера, как батюшка называет ее, уменьшилась на нашем Востоке: но зато моральная зараза уже добиралась до нас с Запада и, еще скрытая от нас всех, готовила России другого рода беды, которых последствия горько отзываются на нас и до ныне. Аминь!..
ТЫ СЛЫШИШЬ, ОНИ ЖИВЫ, ОНИ ЖИВУТ В ТЕБЕ, НЕ ЗАБЫВАЙ ИХ, ПОМНИ О НИХ, МАРИЯ!
Облегчение, наступившее сразу вслед за этим, сообщило окружающему ее миру глубину и объем.
— Значит, во мне не я одна? — едва слышно проронила Мария. — И я все помню?
— Отчасти. — Голос Ивана Ивановича звучал уже в ней, а не рядом. — В какой-то степени.
— В какой же?
— Ровно в той, чтобы держать ответ.
— За что?
— За все.
— И за них тоже?
— И за них, и за тех, что будут после.
— Перед кем?
— Перед Богом.
— Когда?
— В судный день.
— Это скоро?
— Может быть, уже сейчас.
— Значит, все это — расплата?
— Да…
— А что дальше?
— Другая жизнь.
— Где?
— Здесь же…
Окружающее вдруг сузилось для нее до размеров оконного проема, и в нем, в этом прямоугольном фокусе, перед нею обозначилась нескладная фигура знакомого ей прыщеватого курсанта, переминающегося с ноги на ногу в бледной тени лесополосы. Он явно маялся от жары и безделья, сонно смаргивая в пространство перед собой. «Шел бы спать, — с досадливой жалостью мысленно посетовала на него Мария, — кто там за ним следит!»
— Значит, — возвратилась она в свое — можно начать все сначала?
— Нужно.
— С чего же начать?
— Подумайте.
— Кто подскажет?
— Сердце.
— А Бог?
— Он в нем…
Мария, трезвея, огляделась. Ивана Ивановича не было. Наверное, он и не появлялся здесь. Было лишь забытье, наваждение, болезнь, сквозь которую она прошла, и, пройдя, обрела какое-то неведомое ей дотоле знание, враз определившее, что ей сейчас делать и как дальше жить. И тогда она вздохнула и поднялась.
