Карандаш. История создания и другие подробности - [90]

Вряд ли существует какой-либо артефакт, который можно было бы отделить от его физического облика, и поэтому неудивительно, что изобретатели и технологи мыслят и творят с помощью образов и изображений. Именно по этой причине наивный взгляд на инженерию как на «прикладную науку» просто несостоятелен. На самом деле это научные теории и уравнения «прикладываются» к объекту инженерного воображения (когда у инженера возникает картина того, к чему надо подвести теоретический базис или что проанализировать с помощью расчетов и уравнений), поэтому наука в действительности используется как теоретическая составляющая изобретательства. Божественная теория нашего происхождения может утверждать: «В начале было слово». Но земное объяснение происхождения наших артефактов должно говорить: «В начале было изображение». Наука подразумевает более глубокие размышления, которые необходимы в связи с артефактом, когда его образ уже возник в голове у инженера.

Юджин Фергюсон, специалист в области технологий, много и красноречиво писавший на эту тему, развенчивает представление о том, что в основе артефактов лежат слова, уравнения или научные теории, называя его «частью современной мифологии». Он дает объяснение тому, что некоторые могли бы назвать «работой правого полушария»:

Наука, несомненно, повлияла на создание многих предметов повседневного пользования, но их форма и функции, размеры и внешний вид определялись технологами — мастерами, конструкторами, изобретателями и инженерами — с использованием ненаучных методов мышления. Разделочные ножи, удобные стулья, осветительные приборы и мотоциклы приобрели свой нынешний вид благодаря тому, что с течением времени их конструкторы и изготовители сумели определиться с формой, стилем и текстурой. Многие характеристики и качества предметов, о которых размышляет технолог, невозможно свести к однозначным словесным описаниям; в его голове размышления происходят в виде невербального визуализированного процесса[458].

Технологи нечасто пишут так четко и убедительно о роли образов в создании технологических артефактов. Но это неудивительно, если они и в самом деле они творят и мыслят не словами, а образами. Тем не менее есть несколько внятных и достоверных описаний, доказывающих первичность зрительного образа. В своих рассуждениях о природе дизайна Дэвид Пай опровергает представление о том, что форма определяется функцией; он не только доказывает несостоятельность «мифа» о том, что наука идет впереди технологии, но и отмечает также, что «если бы не существовало изобретений, то не было бы и теоретической механики; изобретательство идет на первом месте»[459].

Это утверждение одинаково справедливо как для истории мостостроения, так и для истории карандаша. И даже при наличии научно-технических теорий, объясняющих принципы работы артефакта, создание новых артефактов все равно начинается скорее с образов, нежели со слов или уравнений, на которых говорит наука. А чтобы изготовить новый сложный артефакт, необходим инженерный чертеж, с помощью которого рабочий, как под микроскопом, увидит в увеличенном виде детали, которые надо изготовить.

Нельзя воспользоваться карандашом, чтобы сделать эскиз первого карандаша. Но, возможно, для изготовления первого простого карандаша и не требовалось никакого эскиза на бумаге, так как, по всей вероятности, кусок графита был вставлен в какой-то трубчатый держатель, так же как свинцовая палочка вставлялась в птичье перо или стебель тростника, а пучок шерсти животного — в полую ручку кисточки для письма. На самом деле этот чудесный новый предмет и послужил моделью для изображения, сделанного Конрадом Геснером в 1565 году. Но Геснер не пытался продемонстрировать инженеру, как изготовить карандаш; он демонстрировал естествоиспытателям превосходный, необычный, новый тип инструмента, ведущий происхождение от приспособлений, менее пригодных для сухого письма и рисования.

Скорее всего, в ходе медленной эволюции карандаша от раннего прототипа до современных форм никогда не существовало никаких детальных чертежей; да в них и не было нужды, чтобы мастера поняли, что нужно усовершенствовать. Возможно, делались какие-то черновые наброски, когда мастер хотел показать помощнику, какую форму придать деревянной оправе. Может быть, пометки делались на самой древесине. Но даже если они и сохранялись после окончания работы над карандашом, в них не видели ценности после того, как они сослужили свою службу.

Самые первые простые карандаши (наподобие изображенного в книге Геснера) были, несомненно, круглыми, поскольку это была естественная и самая удобная форма, которая издавна придавалась кисточке для письма, — она приходит на ум прежде всего. Изготовитель карандаша Геснера мог даже не задумываться о том, что карандаш способен выглядеть как-то по-другому. Ремесленники, которые делали первые карандаши, имитировали кисточки для письма, но по мере того, как росли объемы производства, они осознавали, что быстрее и проще выстругивать прямоугольные оправы. Графитовый стержень был прямоугольным (так экономнее и эффективнее всего резать кусок графита), и делать прямоугольные оправы из больших брусков дерева тоже было разумно, потому что скругление требовало дополнительной операции.