Карандаш. История создания и другие подробности - [34]

В это время во главе семейного бизнеса Штадлеров стоял Пауль, прапраправнук Фридриха Штадлера; он называл мастерскую фабрикой, а себя — фабрикантом, то есть ее владельцем. Пауль Штадлер официально именовался главным карандашным мастером и исполнял обязанности бригадира, в подчинении у которого было много людей, не имеющих собственной лицензии на производство. Такая система позволяла выпускать большое количество карандашей, но при этом надо было руководить десятками рабочих с очень узкой специализацией, что не способствовало экспериментированию с новыми видами продукции или разработкой новых производственных процессов. Таким образом, исследования почти не проводились. Дети наследовали семейный бизнес, возникали другие карандашные династии, но производство карандашей в Германии прогрессировало очень медленно и ушло недалеко от легко ломающегося стержня из восстановленного графита в деревянной оправе.

Браки между представителями различных семейств способствовали упрочнению бизнеса, но также ничуть не освежали производство. В приходской книге небольшой деревушки Штайн в окрестностях Нюрнберга есть записи о венчаниях между «изготовителями карандашей» и «резчиками графита», поскольку в производственный процесс были вовлечены и мужчины, и женщины, но возникновение новых карандашных союзов не всегда было связано с женитьбой. В 1760 году ремесленник Каспар Фабер[154] обосновался в Штайне и занялся производством карандашей на дому. Сначала объемы были невелики, и изготовленную им за неделю продукцию можно было унести в ручной корзине и продать в Нюрнберге и Фюрсте, другой соседней деревне. После смерти Каспара Фабера в 1784 году его сын Антон Вильгельм стал единственным владельцем бизнеса и дал ему имя, теперь известное во всем мире, — «А. В. Фабер».

Открытие Николя Конте, предложившего смешивать порошковый графит с глиной, позволяло делать карандаши гораздо более высокого качества, чем те, что выпускались в конце XVIII века по немецкой технологии. Керамический стержень обладал хорошими пишущими свойствами, которые приближались к характеристикам английских карандашей, чем не отличались немецкие карандаши, сделанные из смеси графита с серой. Более того, французские карандаши были несравненно более прочными и скользили по поверхности легче, чем хрупкие и царапающие бумагу немецкие. И наконец, французские карандаши имели разные степени твердости, обусловленные соотношением графита и глины, притом твердость их была одинаковой по всей длине грифеля, а этим не могли похвастаться даже карандаши из чистейшего английского графита.

Тем временем достать английский графит становилось все сложнее, и лучшие немецкие карандаши из чистого графита было невозможно изготавливать в достаточных количествах. Из-за неспособности быстро отреагировать на техническое новшество — изготовление стержней с применением глины — немецкая карандашная промышленность переживала трудные времена. На протяжении четверти века после открытия Конте дела в неповоротливой немецкой системе производства шли все хуже и хуже.

Среди факторов, способствовавших ее упадку в начале XIX века, были ремесленно-цеховые традиции, которые нередко отягощались глубоко укорененной предвзятостью в пользу семейного наследования производства. В таких условиях строгая приверженность ремесленным секретам парадоксальным образом препятствует обновлению технологий и внедрению прогрессивных достижений. Атмосфера секретности также не способствует свободному обмену идеями; при этом остается очень мало письменных свидетельств для изучения истории развития технологий. Но такие неблагоприятные обстоятельства не являются ни чем-то новым, ни уникальным в карандашной промышленности. Американский горный инженер Герберт Гувер (впоследствии ставший президентом США) и его жена Лу Генри Гувер написали предисловие к переводу созданного в XVI веке сочинения Георгия Агриколы «12 книг о металлах», где отмечали следующее:

Учитывая роль, которую металлургия всегда играла в истории человечества, скудность литературы на эту тему вплоть до времен Агриколы просто поразительна. Нет сомнения, что знания как основной капитал ревностно охранялись специалистами-практиками; возможно также, что люди, обладавшие знаниями, как правило, не имели литературных наклонностей; с другой стороны, немногочисленная группа писателей, работавших в то время, не была особенно заинтересована в описании промышленности[155].

Этот порядок вещей не изменился и после Агриколы, и Гуверы были не первыми, кто выражал подобные мысли. В предисловии к трактату о различных ремеслах, науках и производствах, существовавших в начале XIX века, инженер Томас Мартин, говоря о себе в третьем лице, рассказывал о трудностях сбора информации для книги, что перекликается с проблемами, существование которых подмечал д’Аламбер применительно к ремесленничеству.

Почти во всех случаях мастера не хотели рассказывать о процессах и операциях, характерных для их ремесла[156]. В ходе расспросов Мартину часто приходилось сожалеть о том, что немногие отзывчивые ремесленники не обладали навыками письменного изложения мыслей и поэтому были не в состоянии оказать ему то содействие, на которое он мог бы рассчитывать. Многие отказывались говорить из опасения, что их заподозрят в выдаче профессиональных секретов; другие не хотели углубляться в подробности, опасаясь, что свободное выражение мыслей выдаст их невежественность или тот факт, что мастерство не зависит от какого-либо профессионального секрета.