Карандаш. История создания и другие подробности - [20]
>«Английский карандаш» в деревянной оправе
Вместе с популярностью карандаша распространялась молва о том, что графит несложно добывать и продавать нелегально, быстро зарабатывая на этом хорошие деньги[94]. Вад был стратегическим ресурсом, подлежащим охране, и когда добытого количества бывало достаточно для нужд страны, издавалось распоряжение о приостановке разработки карьеров; иногда их даже затапливали, чтобы предотвратить незаконный промысел. Бывали периоды, когда графит добывали в течение полутора месяцев один раз в пять-шесть лет, и этого срока хватало для извлечения необходимого объема минерала. В 1678 году карьеры, казалось, истощились, и их закрыли до 1710 года, когда были обнаружены новые залежи. После расконсервации выяснилось, что мелкие воришки продолжали добывать графит, пока месторождения оставались официально закрытыми. К концу XVIII века ресурсы опять иссякли, и в 1791 году было добыто всего лишь около пяти тонн графита невысокого качества.
Точно неизвестно, когда старатели начали припрятывать куски вада и тайно выносить их из шахты на продажу (что было несложно), но в конечном итоге утечка приняла такой размах, что потребовались соответствующие законы и изощренные меры безопасности. Графит стали использовать в военной промышленности — для изготовления «бомб, дроби и пушечных ядер»[95], и предположительно это послужило одной из причин рассмотрения в Палате общин билля под заголовком «Акт, направленный на более эффективную защиту карьеров черного свинца от воровства и грабежей», согласно которому «проникновение в шахту или карьер вада… и кража какого-либо количества вада являются преступлением»[96]. Билль рассматривался в трех чтениях, обсуждался парламентским комитетом, был передан в Палату лордов, а затем принят в качестве закона 26 марта 1752 года, и Его Величество король Георг II, сидя на троне в полном королевском облачении (с герцогом Камберлендским подле него) провозгласил: «Так повелел король!»[97]
5. Традиции и перемены
Если бы история карандаша записывалась, она бы неизбежно была полна подчисток и исправлений. Наверное, это естественно — ведь история тяготеет к рассказу, а рассказчики склонны описывать только самые интересные сюжеты. Я не хочу сказать, что они намеренно искажают истину. Но, выбирая события и подбирая слова, они могут пренебречь сюжетами, которые считают неподходящими, необязательными, несущественными или не вписывающимися в основную линию. То же справедливо и по отношению к писательскому труду, и большинство авторов подтвердят правоту Трумэна Капоте, который однажды сказал: «Я больше доверяю ножницам, чем карандашу»[98] (имея в виду редактирование рукописей). Владимир Набоков выразил ту же мысль с помощью другой метафоры: «Я переписал — зачастую по нескольку раз — каждое из своих когда-либо опубликованных слов. Мои карандаши переживают свои ластики»[99].
Несмотря на объем написанного карандашом, о самом карандаше написано очень мало. Кто читал о карандаше нечто подобное тому, что посвящено ручке? Кто читал об инженерном деле что-нибудь похожее на то, что написано о науке? Кто видел книги о заводах и фабриках, сравнимые с трудами о церквях? Но неверно думать, будто редко прославляемые вещи не имеют значения для истории развития цивилизации. По словам одной немецкой компании, занимающейся производством карандашей, «…на свете найдется мало предметов, которые сделали бы больше для развития искусств и науки. Среди них нет ни одного столь же универсального и пригодного для повседневного использования. Именно наше тесное знакомство служит причиной того, что мы относимся к нему с безразличием»[100]. Однако дальше они утверждают, возможно, более для самоутверждения, чем с учетом исторической перспективы, что «графитовый карандаш, как и большинство предметов, существование которых зависит от уровня технического развития, является продуктом современной эпохи».
Медленную и продолжительную эволюцию карандаша в XVII веке можно сопоставить с развитием инженерного дела того же периода. Бóльшая часть достижений столетия, предшествовавшего Промышленной революции, основывались на древних методах. Уже были воздвигнуты громадные готические соборы, но романская арка оставалась нормой при строительстве каменных мостов. Стоунхендж и египетские пирамиды уже тысячи лет служили памятниками технологическим прорывам прошлого, но Галилей начал заново ставить вопросы, которыми задавались еще философы аристотелевской школы. К концу XVII века благодаря усилиям Галилея и Ньютона были заложены основы современной науки и техники. Тогда же мог бы приобрести современную форму простой карандаш. Возможно, это и не требовалось для развития науки и техники, но его собственный прогресс мог бы в конечном итоге существенно выиграть от общего усиления научных основ в инженерной работе. Но случилось этот только в самом конце XVIII столетия.
Есть несколько причин, объясняющих то, что для эволюции столь элементарного и распространенного артефакта потребовалось так много времени. У стилосов было много недостатков, но для художников и ремесленников прошлого, которые их изготавливали, было отнюдь не очевидно, как улучшить инструмент, даже если не принимать во внимание дополнительные расходы. До тех пор пока не было обнаружено действительно подходящее новое вещество, попытки усовершенствовать стилос за счет использования сплавов оставались тщетными, а некоторые улучшения происходили за счет появления специальных форм для определенных целей. Преобладающие примитивные, донаучные представления о химии не создавали теоретического фундамента, на котором можно было бы строить поиски; не было также формализованного инженерного метода, руководствуясь которым можно вносить принципиальные изменения в материалы. И хотя метод проб и ошибок работал так же хорошо, как и сегодня, попытки были лишены перспектив.
