Капуччино - [15]

— Как отцу…

Глаза ректора озорно загорелись:

— Судите сами. Только вчера телеграфировал: «А соберите-ка чрезвычайный пленум!» и вот, — он протянул газету, — читайте.

— «Открытие чрезвычайного пленума», — прочел Бем.

— Ну, отец или не отец?!.. Ваш роман будет бомбой, почище опенгеймеровской! Вы когда приступаете?

— В четверг, папаша.

— Тогда я вам кое-что расскажу.

И ректор поведал Бему о своих планах — о введении в России плюрализма, о второй партии и в конце обещал ему обеспечить всех советских людей отдельными квартирами.

— Вот, у меня уже готова телеграмма: «А не обеспечить ли к 2000-му году…»

— Отец, — остановил его Бем, — у меня к вам сыновья просьба.

— Что-нибудь по перестройке?

— Отчасти. У меня есть друг.

— Ваш друг — мой друг.

— Вот, вот. И вот наш друг сейчас без работы. Не могли бы вы его взять в ваш Университет?

Ректор замялся.

— Видите ли…

— Невероятно талантливый человек, редких способностей и…

— Вы говорите — талантливый? — лоб ректора наморщился, он насторожился.

Бем мгновенно вспомнил условия Университета.

— Да какое там талантливый, — заторопился он, — так, середняк, посредственность, недалек от дебила.

Упоминание дебила несколько успокоило ректора, складки на лбу разгладились.

— Когда кончил наш Университет? — спросил он.

— Он кончил, но не ваш, другой, почти Гарвард.

— Вы еще скажите Кембридж, Оксфорд! Вы же знаете наши условия!

— Что за вопрос?

— Сколько веков живет в нашем городе?

— Пока немного.

— Ну, примерно? Три?

— Три месяца, — сказал Бем.

— Ясно, — ректор задумался, — бушмен?

— Не совсем, — ответил Бем.

— Ну, хотя бы из Африки?

— Чуть севернее, — заметил Бем.

Ректор развел руками:

— Увы, при всем моем уважении к вам и вашему другу ничего не могу поделать. Не в состоянии нарушить устав. Он должен быть неизвестный, некрупный, 800 лет на наших берегах, выпускник или бушмен. Вы понимаете?!

— Послушайте, профессор, почему такая любовь к бушменам?

— Поддержка третьего мира, коллега.

— Какого мира?!! Они давно уже в ином!

— В смысле?

— Они вымерли, бушмены Калахари.

— Что вы говорите?!! А я все думаю — чего они к нам не поступают. Печально, печально…

— А русские еще есть!

— Что?

— Я говорю — они еще не вымерли.

— Слава Богу! Кто б осуществлял перестройку…

— Вот, вот. Вы не могли б заменить бушмена на русского?

Глаза профессора молодецки заблистали.

— Ваш протеже — русский, господин Бем?

— Настоящий. Свежий, молодой, только что из перестройки.

— Одобряет?

— Обеими руками.

Ректор задрожал от счастья. Он забегал по куполу, подбежал к окну и вперся взором в матушку-Волгу.

— Эх, ухнем! — пропел он.

— Э-эх, ухнем, — подхватил Бем.

— Еще разик, е-еще ра-аз, — пропели они хором.

— Давайте-ка вашего русского немедленно сюда, — сказал ректор и лихорадочно придвинул к себе телеграмму из Москвы.

* * *

Виль прекрасно знал третье слово, но произнести его, увы, не мог.

Ректор с нетерпением смотрел на него, но тот мялся и молчал.

— Не может быть, чтобы перестройка шла такими темпами, — удивился ректор. — Неужели это слово возникло после вашего отъезда?!

— Оно возникло задолго «до», — протянул Виль.

— Тогда в чем дело, родной мой? Общими усилиями мы — я, ученый совет, кафедра славистики — одолели первые слова: «Профессор, идите…» Но куда? Скажите мне, голуба, куда мне идти?

Виль внимательно смотрел на текст телеграммы и не решался объяснить «куда» — он не мог рисковать, не мог послать старого маразматика на хер.

— Ради перестройки я готов пойти, куда угодно, — с готовностью заявил ректор.

— Но это очень далеко, — сообщил Виль.

— Это меня не волнует. Я готов хоть сейчас отправиться в Москву, в Ленинград, в Сибирь, если хотите.

Виль молчал.

— Что, неужели еще дальше? Неужели они там не знают, что у меня два лишних гена? Мне необходимо солнце — как бы далеко это не было… Солнце там хотя бы есть?

Этот вопрос поставил Виля в тупик. За свою долгую жизнь он никогда не задумывался, есть ли на хере солнце.

— При определенных условиях — есть, — успокоил он ректора.

— Спасибо, — проникновенно произнес профессор, — вы меня утешили. Говорите куда — и я пошел собирать чемоданы.

Виль стоял в нерешительности. Он подумал, что если объяснить ректору, куда его послала Москва — то туда пойдет он, писатель Медведь, а не этот мудак из купола. А его, Виля, за последнее время туда посылали уже несколько раз. А ему надо было зарабатывать деньги, эти проклятые деньги, чтобы они сгорели, невесть где, пусть даже в этом хреновом Университете. А тут судьба заставляет его послать ректора этого самого Университета. И он решил, что никогда, никогда не отправит туда столь дорогого ему человека.

— Профессор, — начал он, — я все перепутал. Вас никуда не посылают…

— Не может быть, — побледнел ректор, — неужели они во мне не нуждаются? В столь ответственный момент?

Вилю показалось, что он присутствует при образовании третьего лишнего гена.

— Что вы, что вы, — произнес он, — как раз наоборот! Идите на хер — это идиома, одна из самых распространенных и лучших идиом великого русского языка!

— Я так и думал, — успокоился профессор, — и что же она означает?

— Всенародную любовь, — брякнул Виль, — и признание.

На глазах ректора появились слезы.