Левая рука почти не действовала. Вряд ли это перелом, скорее всего просто сильное растяжение; и кроме того, кожа сорвана и рана довольно глубока. Хуже всего, что он потерял много крови. Силы его таяли.
Подняв голову, Такер успел увидеть голубое небо, встревоженные лица. Волна дурноты ударила в голову. „Держись, – приказал он себе. – Нельзя терять сознание, пока не окажешься наверху».
– Дэвид! Вам придется меня тащить. Я ничем не могу помочь.
– Попытаемся быть поосторожнее. Готов?
– Готов.
Первый рывок вызвал новый приступ боли. Такер пытался растянуть веревку, чтобы ослабить давление, но ничего не получилось. Последние силы уходили.
Словно тряпичная кукла, он начал опасное скольжение вверх.
Мэгги затаила дыхание: она была не в состоянии отодвинуться и отвести глаза. Такер не шевелится. Может, потерял сознание? И жив ли он? Почему они не торопятся? Почему не вытащат его оттуда? А если веревка оборвется или развяжется…
– Мэгги, отодвинься, – строго приказала Морин, дернув девушку за рукав.
– Он ранен.
– Знаю, но это не значит, что ты тоже должна свалиться в пропасть.
Мэгги позволила оттянуть себя от опасного края, но лишь на несколько дюймов. Она должна видеть Такера! Должна быть рядом в ту секунду, когда он окажется наверху. Девушка смутно понимала, что Морин волнуется не меньше ее, но не находила силы утешать или ободрять кого бы то ни было. Кроме Такера, она ни о ком не могла думать.
– Господи милосердный, пусть он будет жив! Не дай ему умереть! Я сделаю все, только не отнимай его у меня! – молилась она.
Казалось, прошла вечность, прежде чем на поверхности показалась темная голова, и Мэгги пережила еще несколько ужасных мгновений до того момента, когда Такера положили на землю. Она мгновенно оказалась рядом.
– Такер, – пробормотала Мэгги, откидывая с его лба волосы.
Такер приоткрыл глаза:
– Уилле?
– В фургоне, с матерью. Жив и здоров.
– Хорошо.
Он застонал и снова закрыл глаза.
– Что у тебя болит, сынок, – спросил Дэвид, наклоняясь над Такером.
– По-моему, сломана щиколотка, – процедил Такер сквозь стиснутые зубы. – И рука разодрана.
Дэвид оттянул висевший лохмотьями рукав Такера. Тот со свистом выдохнул и еще сильнее зажмурился. Дэвид взглянул на Мэгги и, покачав головой, снял свою сорочку и перевязал руку повыше открытой раны. Потом осторожно ощупал щиколотку. Такер громко застонал:
– Вот здесь.
– И вправду сломана. Дэвид поднялся:
– Несите его в фургон.
Как только раненого положили на топчан, он сжал руку Мэгги и не выпускал, пока мужчины несли его к лагерю. Наконец его опустили на землю рядом с фургоном Бренигенов.
– Куп, принеси бутылку моего лучшего, – велел Дэвид другу.
Немой поспешно бросился к головному фургону.
– Будет больно, Так, – предупредил Дэвид и обернулся к Морин:
– Мне понадобятся ножницы, бинты и какие-нибудь доски на шину для сломанной ноги. И еще иголку с нитками.
Мэгги, почти не слушая, пристально смотрела на Такера. Лицо под бронзовым загаром было смертельно бледным. Время от времени он морщился при новом приступе боли.
– Ты меня слышишь, Такер? – спросил Дэвид, наклонившись пониже.
– Слышу.
– Ты потерял много крови. Мне удалось ее остановить, но нужно еще зашить рану. Из меня швея плохая, но я сделаю все, что смогу.
Такер открыл глаза:
– У Мэгги лучше получится.
– У меня?! Но я… не могу… не…
– Я доверяю тебе, Мэгги, – прошептал он. Куп вернулся с бутылкой виски и вручил вожатому.
– Выпей несколько глотков, – приказал Дэвид, приподнимая Такера и поднося бутылку к его губам. – Тебе необходимо это сделать.
Такер повиновался и, вздохнув, снова откинулся назад и лег.
– Держись, – предупредил Дэвид, встретившись глазами с Мэгги и, наклонив бутылку, обильно полил рану виски. Такер стиснул пальцы Мэгги с такой силой, что ей показалось, будто они вот-вот сломаются. Он смертельно побледнел, но не издал ни звука.
– Выпей еще, – посоветовал Дэвид. Мэгги подсунула свободную руку под шею Такера.
– Я помогу ему, – тихо пообещала она. – Вот, Такер, пей. Мистер Фостер говорит, это облегчит боль.
Затуманенные страданием глаза приоткрылись.
– Ты – это все, что мне необходимо, чтобы облегчить боль, – прошептал он, вымученно улыбаясь.
– Пожалуйста, выпей.
Мэгги старалась говорить твердо, но голос срывался.
– Волнуешься за меня? – выдавил Такер, снова поморщившись. В каждой черточке лица и в глазах стыла мука.
– Ты сам знаешь. Ну, а теперь молчи и пей. Он сделал глоток, потом другой, не сводя с Мэгги глаз, и, когда он заговорил, голос звучал еще более хрипло.
– Волнуешься так, что даже можешь решиться сказать, что любишь меня? – спросил он так тихо, что могла слышать только Мэгги.
Как он мог шутить в такую минуту, израненный и измученный? Он мог бы погибнуть в этом ущелье. Или навсегда остаться калекой. А вместо того чтобы подумать о себе, задает ей дурацкие вопросы. Не будь Мэгги так напугана и встревожена, хорошенько врезала бы ему, хотя подобное поведение не пристало дамам.
– Так как же, Мэгги?
Она не смогла противиться этим молящим глазам. Такер хочет услышать слова любви, нуждается в этих словах. Неужели просит слишком многого?
Девушка нагнулась и, почти припав губами к его уху, шепнула: