Капли дождя - [6]

- Нет, Ильмар овец пасет и лещей ловит. "Насмехается", - снова подумал Тынупярт. Кулдар увидел на тумбочке у старика свежий номер

"Пиккера"* и вежливо попросил разрешения полистать журнал - Фрида неустанно учила внука хорошим манерам, себя она считала воспитанной, воспитанной она и была и мечтала, чтобы из Кулдара тоже вышел воспитанный человек.

Тынупярты повели меж собой разговор. Больше говорила Фрида, а Эдуард слушал или думал о чем-то своем.

- Приходили рабочие колодец рыть, - сообщила она, - уверили, что не подведут. Старые знакомые твои. Оказывается, в Сибири ты мужик был что надо и пройда порядочный. Высокий говорил еще о какой-то признательности тебе. Само собой, предложила им кофе. От коньяка они отказались. У них была'с собой бутылка "Южного". Полагают, что должны через двадцать пять - тридцать метров добраться до воды.

* Эстонский сатирический журнал.

Эдуард думал, что жена, конечно, не предложила им коньяк. Фрида жадна до глупости, хотя нет им нужды скупиться. Убалехт обязательно сдержит слово. Человек он честный и точный уже по натуре, что обещает, то и сделает. В Магадане блатные пришибли бы его, он, Тынупярт, и другие взяли его под защиту, блатные от них держались подальше. Своих было мало, но никто из них не вешал носа, не дрожал за свою шкуру. После одной страшной ночной потасовки в бараке их оставили в покое. Просто счастье, что он встретился с Убалехтом. Жене же своей Тынупярт сказал:

- Пусть бурят хоть на пятьдесят, но чтобы дошли до чистой воды. И чтобы хватало ее. Центральное отопление и баня берут уйму воды.

- И я так считаю. Лембит возьмет воду в лабораторию на пробу,

Эдуард Тынупярт пропустил эти слова мимо ушей.

- Трубы привезли? Торуп обещал позаботиться. Я говорю о трубах, по которым вода пойдет в дом.

Сказав это, Эдуард Тынупярт вдруг обнаружил, что на самом-то деле ему совершенно все равно, есть трубы или нет. Попадет трубчатый колодец на хорошую жилу или придется копать шахтный, с железобетонными кольцами. Дача, проект которой сделал лучший архитектор наших дней, привозивший с каждого конкурса призы, - молодой Сихт только по настоянию своего отца пошел навстречу ему, - со старым Сихтом они вместе отбывали срок; дача, для которой он тщательно продумал каждую мелочь, добыл самые современные материалы, привлек к работе потомственных, знающих свое дело мастеров, сейчас была ему как- бы чужой. Шло ли это от болезни, от злосчастного инфаркта, которого он не сумел избежать, хотя и лечил его сам знаменитый Гирген-сон. Сердце стало напоминать о себе в конце пятидесятых годов, вскоре после возвращения. Гиргенсон посоветовал удалить миндалины, и дело вроде бы на лад пошло. Он почти забыл о прошлых щемящих болях, и вдруг его словно молния ударила. Так ударила, что он вроде бы ничего и не почувствовал. Во всяком случае, ни боли, ни сдавливания в груди. Только воздуха стало не хватать, и голова закружилась. Фрида вызвала Гир-генсона и врача из поликлиники - Гиргенсон не мог выписать больничный лист, - и оба словно сговорились: инфаркт. Сначала врач из поликлиники, потом Гиргенсон. А может, он не верит уже в то, что поправится, если больше не проявляет к даче, то есть к земным делам, интереса? Но ведь и Гиргенсон, так же как и здешние врачи, не сомневается в его выздоровлении. Хотя вдруг Фриде он сказал другое? В ушах у него снова прозвучали повторенные Кулдаром слова: "Кто знает, быть ли ему еще ломовиком".

- Привезли. Оцинкованные трубы. За колодец и воду не тревожься. Трубы, насос, бак, раковины, душ - все уже на месте. Как только поступит на склад электропровод, будет и у нас моток. Торуп, твой старый приятель, обещал позаботиться, чтобы все было тип-топ.

Фрида чуть было не добавила, что не только ради тебя, и ради меня тоже, но вовремя придержала язык. Болезнь странным образом подействовала на Эдуарда. Он так изменился, взрывается по пустякам. Еще за год до инфаркта стал невыносимым. Она, Фрида, опасалась: может, не ладится у него с работой. Но Торуп уверяет, что там все в полном ажуре. Тынупярту доверяют самые ответственные перевозки, он бережет машину и товары так, будто они его собственные. После возвращения из Сибири Эдуард понимал шутки, а теперь может ни за что ни про что вспылить, как в молодости. Потому-то Фрида и удержалась, хотя и не было бы это пустыми словами. Торуп глаз с нее не сводит, хоть и на десяток лет моложе и у самого дома двое ребятишек, всегда сопливых, как он жалуется, мальчишек. Удержалась и добавила:

- Если Убалехт и его товарищи сдержат слово, то к твоему возвращению все будет на даче уже в порядке. Иногда конец сентября и октябрь бывают такими чудесными, в этом году тоже обещают теплую и сухую осень, еще захватишь чудесный конец лета.

Эдуард Тынупярт с большим бы удовольствием желал, чтоб жена поскорее ушла. Он готов был уже напрямик сказать ей об этом, но стерпел. Нужно подчинить себе нервы, не поддаваться им. Сдадут нервы - и все пропало. Неужто настолько воля у него ослабела, что он уже не может себя сдержать? Больше всего Эдуард Тынупярт ценил в человеке силу воли. И считал себя последователем Иммануила Канта. Он не изучал сколько-нибудь серьезно его философию, хотя и пытался еще в гимназии одолеть в оригинале труд кенигсбергского мыслителя "Kritik der reinen Wernunft"1, Он приписывал Канту истины, которые считал превыше всего и которым он пытался следовать и тогда, когда стал уже взрослым. Вершиной человеческого сознания он считал практический критический разум, высшей этической нормой существования выполнение вопреки всему и любой ценой своих обязанностей, а основой человеческой деятельности - силу воли. Сам он и сейчас был убежден, что смог выстоять во всевозможных передрягах именно благодаря своей силе воли. И в физической силе тоже не было у него недостатка, в противоположность великому философу, который в молодости был хилым и слабонервным. Но в последнее время он нет-нет да и поддается судьбе - сила воли, эта мать энергии всего сущего, покинула его. Тынупярт мрачно уставился в потолок.