Капканы на баранов - [64]

МакКонел последовал моему примеру. Он работал руками, как машина, и в какой-то момент поравнялся со мной.

– Не сбавляй тем… – прохрипел он, отплевываясь. – Еще немного осталось… Поднажми!

Но у меня не было сил отвечать ему. Я просто плыл, как мог, пока не почувствовал, что стало легче. Наверное, мы преодолели участок, где течение в проливе между островами было самым сильным, но останавливаться даже для небольшой передышки МакКонел мне запретил.

А еще минут через пятнадцать-двадцать мы оба вцепились в одну из свай самого крайнего домика на воде. Там внутри горел свет и очень громко работал телевизор, включенный на каком-то музыкальном канале. В открытой беседке со ступеньками, спускавшимися в воду, никого не было. Окна плотно занавешены, но через приоткрытую дверь доносились два голоса: мужской и женский.

– Их… двое? – еле дыша, спросил я.

– Нет… – так же тяжело ответил МакКонел. – Бунгало Тиссена… через одно… по этой же линии…

Если бы он сказал мне, что нам надо продолжать действовать и срочно закончить то, ради чего мы сюда приплыли, я послал бы его в задницу. Мне нужно было отдохнуть, потому что мое сердце грозило остановиться в любую минуту. Но, как я понял, для МакКонела наш заплыв тоже оказался более чем утомительным. Одной рукой он вцепился в сваю, второй – мне в плечо и тяжело дышал.

Следующие пять минут отдыха мы провели в молчании. Потом осторожно перебрались к соседнему бунгало, которое было погружено в темноту. Выждали еще пару минут, поплыли к следующему и вскоре ухватились за нижнюю ступеньку лестницы ведущей наверх – в беседку с видом на океан, но закрытую деревянными стенами от соседних домиков.

В беседке на улице никого было. Широкая раздвижная дверь, ведущая в комнату, наполовину сдвинута, а плотная штора, не позволявшая разглядеть внутреннее убранство комнаты, чуть покачивалась на ветерке. Внутри было тихо. Горел приглушенный свет. Видимо, была включена лампа на прикроватной тумбочке или торшер. Судя по периодическим ярким всполохам, там с выключенным звуком работал телевизор.

МакКонел серьезно посмотрел на меня, жестом показал, чтобы я молчал и, взявшись обеими руками за перила, очень-очень медленно выбрался из воды без единого всплеска или шороха. Остановившись на последней ступеньке, обернулся и махнул рукой, чтобы я следовал за ним. И я проделал все то же самое. А когда я поравнялся с ним, он предостерегающе коснулся моей руки, и мы снова замерли.

Внутри послышался приглушенный кашель. Потом звякнуло стекло о стекло и до нас донеслись несколько хлюпающих звуков. Мужчина щедро плеснул чего-то в стакан. Потом мы услышали звук, с которым стакан был поставлен на стеклянный столик. Увидели силуэт, который поднялся с кресла, стоявшего спинкой к двери, и стал расхаживать по комнате. А когда он заговорил, мы даже вздрогнули, как если бы он обратился к нам, но тут же поняли, что это был телефонный разговор.

Не знаю, как МакКонел, а я ни слова не понимал, потому что Горст Тиссен говорил по-немецки. Для меня это было все равно, что слушать в записи выступление Геббельса. Единственное, что я разобрал – имя Виланда. Потом он положил телефон на стол и, судя по звуку шагов по деревянному полу, переместился в дальнюю часть комнаты. Хлопнула дверь. Мы с МакКонелом озадаченно переглянулись.

– Пошли, – шепнул он и первым двинулся вперед.

Я даже моргнуть не успел, а он уже резко одернул штору и шагнул внутрь. На что только надеялся этот отчаянный псих, я не знаю. Но удача определенно ему сопутствовала – в комнате никого не было. Оставаться снаружи одному мне не хотелось, поэтому я тоже вошел.

В комнате царил полумрак. Планировкой она напоминала мое бунгало на соседнем острове, только была гораздо меньше. Стены обшиты темными деревянными панелями и увешаны странного содержания картинами в стиле абстракционизма. Темная деревянная мебель, бежевые элементы декора и циновки придавали этому жилищу особую камерную атмосферу. Приглушенный свет действительно исходил от торшера в углу комнаты, из-под его широкого абажура кремового цвета. По телевизору транслировали концерт какой-то рок-группы, но звук был выключен. А на журнальном столике рядом стояли мерцающий экраном ноутбук, полупустой стакан и открытая бутылка минеральной воды.

Я сначала не понял, почему МакКонел как будто завис, а потом вдруг с содроганием осознал, что так привлекло его внимание. Это была фотография и длинный список анкетных данных, перечисленных в табличной части открытого на экране ноутбука документа. Его фотография.

– Спалился… черт… – прошептал он, помрачнев еще сильнее.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Сам не знаю, как… – добавил МакКонел в недоумении.

Я снова промолчал. Но журчащий где-то совсем рядом звук вывел нас из оцепенения. Оказалось, Горст Тиссен вовсе не покинул свое жилище, а просто справлял малую нужду за дверью в санузел. Я бросил встревоженный взгляд на МакКонела. Он в свою очередь посмотрел себе под ноги и с досадой скривился. Тоже посмотрев вниз, я понял, что означает выражение его лица – ничего хорошего – мы наследили. Под нами обоими натекли две лужицы. И хоть внешне я, наверное, виду не подал, внутри у меня случился сильнейший приступ паники, что даже сердце зашлось.