Капитан Михалис - [71]

– Мне тоже сорока эту весть на хвосте принесла. Вот я и приехал взглянуть на спину, которая ишаков таскает.

– Спины тебе не видать, Нури-бей! Забудь об этом! Манусакас спину никому не показывает!

– Это уж как придется: надо будет, не только спину, но и задницу покажет! – засмеялся Нури и огрел плетью коня.

Гордое животное шарахнулось и двинулось прямо на Манусакаса. Тот не шевельнулся, лишь кровь быстрее побежала по жилам. Он все еще пытался владеть собой, но язык свой сдержать не смог.

– Нет такой собаки, Нури-бей, которая не взбесится, если меня укусит! – сказал он сдавленным голосом.

– Я бы на твоем месте не стал так хвастать! – ответил турок.

– Ладно, помолчу, а вот ты расскажи-ка, зачем пожаловал! С чего бы это мне такая честь?

Нури не ответил, только нервно покусывал усы. Манусакас тоже глядел на него без слов. Сердце у обоих готово было выскочить из груди.

Наконец бей решился прервать молчание. Заговорил медленно, с ледяным спокойствием – чувствовалось, что каждое слово взвесил заранее:

– Вот что, Манусакас, ты нанес моему народу страшное оскорбление. И должен заплатить за это…

– Что верно, то верно, душу я отвел. Пускай приходит сборщик податей – заплачу сколько надо.

– Он уже здесь.

– Твоя милость?

– Вот именно. Меня послали опозоренные тобою турки. И мой отец, загубленный твоим братом. Так что твой род мне задолжал, Манусакас. На днях Михалис, другой твой брат, въехал верхом в турецкую кофейню и выгнал оттуда уважаемых сограждан. Мегалокастро бурлит, требует возмездия. Михалиса я тронуть не могу – он мне побратим, поэтому сведу счеты с тобой.

Манусакас взялся за рукоять, нащупывая кинжал.

– Отойдем подальше – не дай Бог, жена услышит. Да и сыновья тут поблизости.

Нури-бей слез с коня: не годится ехать верхом, когда твой противник пеший.

Они двинулись рядом по вдруг опустевшему склону. Нури вел в поводу коня, а тот выворачивал копытами каменья и тревожно ржал, словно чуя недоброе.

Сыновья и пастухи собрались перед загоном, разгребли угли в яме, вытащили жареного барашка и расположились на обед – кто сидя, подогнув под себя ноги, кто лежа на животе. Мясо было нежное, душистое, фляга переходила из рук в руки, люди неустанно работали челюстями. Природа словно тоже отдыхала. Овцы, освободившись от шерсти, мирно разлеглись под каменными дубами, рядом пристроились собаки и, высунув языки, с удивлением взирали на оголенное стадо.

Манусакас и Нури-бей, не сговариваясь, остановились в лощине, под высоким раскидистым дубом. Каждый подумал, что лучше места не сыскать.

Нури-бей привязал коня к дереву так, чтобы тот не мог его видеть. Манусакас тем временем расчистил площадку от камней и сухих веток.

– Вот хорошо, теперь места хватит, – одобрил Нури-бей.

– Это верно, – кивнул Манусакас. – Для всего места хватит – и выпить, и поплясать, и пришибить друг друга, а, Нури?

– Мы сюда драться пришли, – спокойно ответил бей. – Не на жизнь, а на смерть.

– Так ведь можно и то, и другое: сперва выпить, а потом драться.

– Нет, сразу! – твердо сказал Нури-бей.

– Воля твоя.

Манусакас подтянул кушак, засучил рукава. Нури поплотнее нахлобучил тюрбан на курчавые волосы, достал из-за пояса пистолеты. Один прицепил к ветке, другой держал в руке.

– Знатные пистолеты! – хохотнул Манусакас. – Когда убью тебя, возьму их на память.

Нури-бей взвел курок. Враг стоял перед ним неподвижно.

– Манусакас! – торжественно произнес бей. – Вчера днем, когда проезжал мимо моего хутора, ты выстрелил из своего пистолета и тем бросил мне вызов. И вот я пришел ответить на него. Теперь поглядим, кого из нас призовет к себе Харон!

Он выстрелил в воздух над самой головой Манусакаса и, привстав на цыпочки, повесил дымящийся пистолет рядом с первым.

Противники встали друг против друга, широко расставили ноги. Их ярость еще не достигла высшей точки, поэтому оба выжидали, пока только перебрасывались словами, стараясь отыскать самые обидные, самые хлесткие, распаляя и себя, и противника.

– Тьфу в бороду твоего Магомета! – выкрикнул Манусакас и плюнул в воздух.

– Тьфу на твоего ублюдка Христа! – вторил ему Нури.

Но оба почувствовали, что большого воздействия это не оказало. Тогда они обратились к Богоматери, к обряду обрезания, к султану и Греции, а настоящей злости, толкающей человека на убийство, все не было. Наконец Манусакаса осенило.

– А помнишь, Нури, как мой брат схватил тебя за пояс да забросил на крышу? Вот и я сейчас то же самое с тобой сделаю.

Он рванулся вперед, пытаясь уцепить врага за пояс. Но тот ловко вывернулся, отпрыгнул и выхватил острый кинжал с черной рукоятью.

– Гяур!

– Собака!

Нури, размахивая кинжалом, подскочил к Манусакасу, но теперь тот успел уклониться, и бей чуть не упал. Тогда Манусакас согнулся, что было силы ударив его головой в живот. Нури едва не потерял сознание от боли, но все же устоял на ногах и, пока Манусакас не распрямился, вонзил ему в спину кинжал по самую рукоять. Хрустнули кости. Бей вытащил клинок, из раны фонтаном ударила горячая кровь, заливая все вокруг. Нури радостно вскрикнул, жадно облизал лезвие, и его губы окрасились алым.

– Слава Аллаху! Наконец я отомстил за отца!