Капитан Михалис - [116]

Шрифт
Интервал

Громовой голос игумена эхом отдавался в горах. Турок отправился докладывать, и воцарилась предрассветная тишина, которую разорвал вдруг крик петуха на дворе обители.

– Бросай оружие и выходи. Монастырь я не трону! – послышался через некоторое время голос турецкого командира Хасан-бея.

– Поклянись! – крикнул игумен.

– Клянусь Магометом!

Игумен спустился со стены. Его окружили монахи и весь монастырский люд. Прощаясь, плакали и целовали ему руки.

– Прощай, святой игумен, прощай, великомученик…

Игумен приблизился к церкви, пал ниц и поцеловал порог.

– Господи Иисусе Христе, прощай! – Обвел взглядом двор, церковь, кельи, кладовые, конюшни. – Все прощайте!

Едва игумен вышел за ворота, его обступили плотным кольцом турки и увели. После чего другой отряд ворвался в приоткрытые ворота монастыря.

– Они подожгли монастырь! Нарушили клятву, собаки! – вскричал капитан Поликсингис (голова у него была рассечена ударом кинжала). – Где капитан Михалис?..

А капитан Михалис до сих пор не вернулся. Отряд возглавил знаменосец Тодорис, и греки атаковали турок с тыла. Монастырь уже пылал. Из ущелья, как из прорвы, шли все новые и новые толпы в красных фесках. Монахи, из тех, что помоложе, спрыгнули со стены и отступили вместе с повстанцами.

– Куда пропал твой дядя? – спросил Тодориса капитан Поликсингис, когда они достигли горного хребта.

– Не знаю. Еще ночью ушел в засаду.

– В какую засаду?

– Говорю тебе – не знаю!

На перевале христиане остановились и посмотрели вниз, на горящий монастырь. Злобно бушующее пламя взметнулось почти до неба.

Капитана Поликсингиса охватило глубокое уныние. Глаза помутнели, а боль в ране как-то притупилась.

– Идем, капитан, – сказал ему Тодорис. – Хватит смотреть, нет больше нашего монастыря. Знать, на то воля Божья. А мы свой долг выполнили.

– Был бы с нами капитан Михалис!.. – вздохнул Поликсингис.

С трудом уговорили его двинуться дальше. Капитан Поликсингис со своими смельчаками направился в Кастели. Отряд капитана Михалиса – в сторону Петрокефало. А скорбная весть летела впереди них, и везде их встречали плачем.

Дозор, оставшийся в седловине следить за передвижением турецкого войска, около полудня догнал отряд капитана Поликсингиса. Заставив себя проглотить кусок хлеба, капитан улегся в тени платана в пересохшем речном русле, а старый монах Фотиос промывал и перевязывал ему раны. Поликсингис издали заметил дозорных.

– Какие новости, Якумис?! – крикнул он.

Грек, черный как сажа, нескладный, коротконогий, с быстрыми бегающими глазками, подошел к командиру.

– Ишь, как тебя зацепило, капитан! Ну да Бог милостив. Сегодня мы внизу, но скоро поднимемся, будь уверен. Жизнь, она ведь как колесо! Бог с дьяволом сговорились меж собой и крутят его поочередно – один строит, другой разрушает…

– Что там с монастырем?

– А ты бы чего хотел? Ясное дело, черт его прибрал!

– Прикуси свой поганый язык, богохульник! – строго прикрикнул на него отец Фотиос и перекрестился.

– А чего – я ничего, просто говорю, что монастырь стал тем, чем был до того, как его построили, – то есть прахом.

– А турки?

– Ушли с игуменом. Вот попомните: наделают из его шкуры кисетов – много кисетов получится!

Пока Якумис отпускал свои шуточки, низами и впрямь кололи игумена кинжалами. Всем им не терпелось свести с ним счеты, но паша отдал приказ доставить игумена живым.

Солнце было еще высоко, когда они с барабанным боем входили в Мегалокастро. Паша вышел на балкон приветствовать победителей. Низами поставили пленника перед пашой.

– На колени, гяурский поп! – крикнул паша, увидев, как гордо держит игумен израненную голову.

Все его тело кровоточило, но взгляд оставался ясным. Не обращая внимания на улюлюканье турок, пленник глядел на небо, на клонившееся к закату солнце, и на душе было до странности легко, как будто у него вдруг выросли крылья.

– Да он меня и не слушает! – рассвирепел паша. – Эй ты, чего улыбаешься? Может, он со страху не понимает, куда попал?

– Понимаю, – ответил игумен. – В рай!

Не впервые видел паша стойкость критян. Что за народ – ни огнем, ни ножом их не проймешь.

– Да нет, не в рай, погоди, – сказал паша. – Еще покамест постоишь под платаном!

– Это одно и то же, – пожал плечами игумен.

– Вздернуть гяура! – приказал паша, и губы у него посинели от злости.

Арап и несколько стражников бросились на старика, потащили его через двор на площадь, где рядом с венецианским фонтаном и мраморными львами шелестел листвой Большой платан. Народу собралось видимо-невидимо, все близлежащие улочки переполнены.

Солнце клонилось к закату. На платане сидело множество птиц. Они слетелись сюда на ночлег, но пока еще заливались разноголосым хором.

Принесли скамью. Пленника усадили. Позвали турка-цирюльника. Он пришел со своими бритвами, ножницами и бронзовым тазиком. Увидев игумена, брадобрей аж затрясся от радости.

– Так ведь ты настоящий храбрец, тебя я и без мыла оформлю!

Он схватил игумена за бороду и принялся ее сбривать. Игумен закусил губы, а стоящие вокруг турки падали наземь от хохота. Тем временем Сулейман перекинул через ветвь платана веревку и хорошенько намылил ее. Несколько христиан, спрятавшись за ставнями дома напротив, затаив дыхание, наблюдали за происходящим.


Еще от автора Никос Казандзакис
Христа распинают вновь

Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.


Невероятные похождения Алексиса Зорбаса

Творческое наследие Никоса Казандзакиса (1883–1957) – писателя, поэта, драматурга, эссеиста, исследователя и переводчика – по праву считается одним из наиболее значительных вкладов в литературу XX века. Родная Греция неоднократно предоставляла писателю возможность испытать себя и вплотную соприкоснуться с самыми разными проявлениями человеческого духа. Эта многогранность нашла блистательное отражение в романе о похождениях грека Алексиса Зорбаса, вышедшем в 1943 году, экранизированном в 1964-м (три «Оскара» в 1965-м) и сразу же поставившем своего создателя в ряд крупнейших романистов мира.


Последнее искушение Христа

«Последнее искушение Христа» — роман греческого писателя Никоса Казандзакиса, который принес его автору всемирную известность. Впоследствии американский режиссёр Мартин Скорсезе снял по этому роману фильм, также ставший заметным событием в культуре XX века.


Последнее искушение

Эта книга не жизнеописание, но исповедь человека борющегося. Выпустив ее в свет, я исполнил свой долг — долг человека, который много боролся, испытал в жизни много горестей и много надеялся. Я уверен, что каждый свободный человек, прочтя эту исполненную любви книгу, полюбит Христа еще сильнее и искреннее, чем прежде.Н. Казандзакис.


Грек Зорба

Писатель, от лица которого ведётся повествование, решает в корне изменить свою жизнь и стать человеком действия. Он арендует угольное месторождение на Крите и отправляется туда заниматься `настоящим делом`. Судьба не приносит ему успеха в бизнесе, не способствует осуществлению идеалистических планов, но дарует нечто большее. Судьба даёт ему в напарники Зорбу.`Грек Зорба` — роман увлекательный, смешной и грустный, глубокий и тонкий. Мы встретимся с совершенно невероятным персонажем — редчайшим среди людей, живущих на Земле.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.