Капитан Брамы - [18]

— СКТ будет применяться в специальных концлагерях, в которых будут томиться исповедники и мученики. Она будет применяться в особых случаях и против тех, кто укрепляем свыше.

Ангел помолчал и вновь продолжил тихим, немного вибрирующим голосом.

— По милости Божией, все это продлится недолго. Так что те, кто будет в скрытых местах, уцелеют. И тебе недолжно волноваться. Ты в надежном месте. Но должно тебе знать, что замышляют силы зла на этой скрытой от человеческих глаз земле.

Ангел сделал театральную паузу и громовым голосом воскликнул:

— А замышляют они союз с сынами из антихристовой церкви! Что бы потом проникнуть в ваш мир, через такие капища, как Брама. Не дайте им это сделать! Сокрушите их!

— Кого, их? — вопросил, трепеща, отец Василий.

— Я говорю о лесных демонах, — ответил ангел, — о тех, кто живет на холме у больших деревьев, на том холме, через который вы пришли сюда.

— Но там не было никаких деревьев, — робко возразил отец Василий, — только ржавые остовы каких-то башен и брошенные сгнившие бочки.

— Правильно, — спокойно сказал ангел, — деревьев вы не видели. Но это потому, что я вел вас тайной тропой, дабы спрятать от лесных демонов. Вас было только двое, и лесные демоны разорвали бы вас на клочки. Но теперь вас много. Сокрушите их!

— Сокрушите лесных демонов! Пока они не привели сюда антихристовых слуг из захваченной сыном погибели церкви.

— Новый краснокутовский поп, — почти прошептал Василий. Ангел одобрительно мигнул и продолжил:

— Пусть земляные духи на деле покажут, как они приняли спасительную веру. Пусть докажут свою преданность. Когда-то они были неплохими воинами. Кто из демонов лесных покается, того оставь на оглашение. Остальных изгоните, или убейте.

— После того как сокрушите врагов Божьих — затворяйтесь. Ждите в затворе ровно полгода. Гроза Божьего гнева пройдет, и государь не замедлит явиться. Государь придет с моря. Как, пока тебе знать не надо.

Сказав это, ангел неслышно взмахнул крылами и растаял, как дым. Оставив после себя легкий, кисловатый запах. Отец Василий опять не успел расспросить ангела о том, как им быть с алексеевскими иеговистами. Виктор все рвался обращать их в истинную православную веру последних дней…

Иеромонах Василий медленно поднялся с пола в своей келье и сел на топчан. Призрачные, пустые, смутные мысли ни о чем роились в голове. Как всегда он испытывал душевную опустошенность после посещений ангела; онемение, оцепенение, полную прострацию.

Он тупо смотрел на горящую свечу. Пожалуй, только одна осознанная мысль шевельнулось в этот момент в голове: не забыть напомнить Виктору, насчет установки в его келье патрона.

Мысль бесследно истаяла. С ленивым рыбьим безразличием он смотрел на колеблющееся от подземных сквозняков пламя свечи.

Он знал, состояние опустошенности пройдет через пятнадцать, двадцать минут. И не просто пройдет, а сменится на нечто противоположное; на неестественную бодрость, на кипение мысли и бешеную работоспособность.

Слова ангела будут заново переосмыслены и приняты, как руководство к действию. И сегодня, в царской палате, а может и в самом катакомбном храме во имя апостола Иоанна Богослова, он соберет всех земляных духов и торжественно провозгласит — час священной войны настал.

«Боже, храни полярников»

Нас поселили на втором этаже. Комендант общежития — невысокая пожилая женщина, немного медлительная и малоразговорчивая — сообщила нам, что мы пока единственные его обитатели. Она же выдала нам матрасы и одеяла и показала крохотную комнатку, в которой нам предстояло жить.

Комнатка была прямоугольной формы. По длине комнатки, вдоль стен, стояли две кровати, между ними был узкий проход, настолько узкий, что мы с отцом Иваном едва в нем развернулись.

Комната оканчивалась самым обычным окном с давно нестиранными мутно-серыми занавесками. Под окном стояла небольшая тумбочка с полуоткрытой покосившейся дверцей. Возле тумбочки сиротливо скучал пустой банный таз. В тазу лежала дохлая муха.

На прощание малоразговорчивая комендантша вручила отцу Ивану ключи от обычных входных дверей и ключи от больших решетчатых ворот, что заграждали единственную лестницу на второй этаж. Об этих железных воротах комендантша почему-то беспокоилась более всего:

— Хлопцы, коли уходите, зачиняйте[8] браму. — Сказала она и несколько раз повторила, — зачиняйте браму, коли уходите не забывайте, зачиняйте браму.

При слове «Брама» я зябко повел плечами. Но тут же, вспомнил, что Брамой называют не только проходы в холмах, но и обычные ворота.

Комендантша ушла. А меня еще раз передернуло. На этот раз от холода. Внутри общежития было неправдоподобно холодно, как в ледяном доме.

— Я в сельсовет, за обогревателем, — сказал отец Иван, и я увидел, как со рта у него вышла струйка пара.

— Помочь?

— Не надо, я сам.

Отец Иван ушел, а я решил осмотреться. Первым делом поглядел в окно. Оно выходило на северную сторону здания (меня снова передернуло от холода); на безлюдный пустырь, плотно заросший могучими старыми деревьями и молодыми деревцами, хилыми, искривленными от нехватки солнца. За деревьями не было видно ничего, но я уже знал, что за пустырем находится небольшой одноэтажный клуб, где иногда устраиваются дискотеки и еще реже торжественные сельские собрания.