Капитан «Аль-Джезаира» - [62]

Лишь теперь Али ощутил полученные удары. Однако гордость от победы над верзилой словно бальзамом капала на его болячки.

Яблоко раздора, маленький Омар, наблюдавший сражение со стороны, подобрался поближе и стоял съежившись, словно мокрый пудель.

— Иди сюда, Омар! — позвал негритенок.

Мальчик не сдвинулся с места.

— Иди же, мы ничего тебе не сделаем. Ты ни в чем не виноват.

Но и это не подействовало.

Тогда оба друга подошли к нему сами.

Омар стоял, опустив глаза. Удрать? Нет, не стоит. Он так устал, так ему все опостылело, ничто не радовало. Будь что будет, он не в силах сопротивляться.

Кто их знает, что хотят эти двое!

— Омар, — еще раз обратился к нему Али. Слова его звучали вовсе не враждебно, скорее дружелюбно.

— Вы хорошие, добрые. Вы даже подрались с ним из-за меня.

Оба мальчика, как по команде, прыснули смехом. Омар вздрогнул, будто от удара тонкой свистящей плетью. Ну вот, опять все продолжается, опять тычки и насмешки. Он так хотел подружиться с этими мальчиками. А они смеются над ним, как и все остальные. Повсюду его шпыняют. Взрослые косо поглядывают на него, когда он проходит по деревне. Соученики мучат насмешками за его незнание разных разностей, для них вполне очевидных. Никто, никто его здесь не любит.

Слезы горошинами покатились по круглому детскому лицу. Он молча повернулся и пошел прочь.

Друзья переглянулись. Али кивнул. И Ахмед кивнул.

Два шага, и они догнали Омара, один справа, другой слева.

Одна маленькая рука коснулась Омара справа, другая — слева.

— Отчего ты плачешь? — спросил маленький негритенок, у которого слезы тоже навертывались на глаза.

— Я… я… Ах, вы смеетесь надо мной, как и все.

— Не сердись, — сказал Ахмед. — Мы больше не будем. Знаешь, ты так потешно говоришь, что и в самом деле становится смешно. Послушай, давай играть с нами, стань нашим другом. А потом ты привыкнешь и еще как хорошо будешь учиться.

— Вы примете меня? — с надеждой и радостью, хоть и несколько недоверчиво, спросил мальчик.

Оба кивнули в знак согласия.

Снова глаза Омара подернулись слезами, в этот раз от радости.

— Я так рад, так рад! — воскликнул малыш. — Так благодарен вам! Вы даже не знаете, как это замечательно. Я всегда буду вас любить, всю мою жизнь! Али, Ахмед!

Радость Омара была столь беспредельна, столь заразительна, что, позабыв об угрозах Махмуда, развеселились с ним вместе и новые друзья.

— Пойдешь с нами пасти овец? — спросил Али.

— Конечно, конечно! И Ахмед?

— И он тоже. Мы ведь всегда и везде вместе.

С трогательным терпением новые друзья подсказывали Омару слова молитвы, покуда он сам не затараторил ее без единой ошибки. Звучала она, правда, из его уст несколько своеобразно, но тем не менее вполне внятно и разборчиво.

Так много и легко, как в тот вечер, он никогда еще не учился. Да новые друзья его, в сущности, и не обучали. Все шло как бы играючи. Когда не сидишь, словно в каком змеюшнике, в ненавистной школе, когда не следят за тобой неотвязно то сонные, то колючие, как кинжалы, глаза учителя, учение — удовольствие.

Впрочем, сам-то Омар и не догадывался, что успехами своими обязан в первую очередь как раз освобождению от гнета, который все это время давил на него, как на пришлого, нездешнего, на турецкого любимчика.

Он, родом вовсе не из Алжира, был теперь на пути к обретению новой родины. Те, что любили малыша и всегда были наготове доказать кулаками свою дружбу, расшевелили его, пробудили в нем жизнерадостность и веселье.

Для Махмуда и его приспешников Омар больше как бы и не существовал. Они просто не замечали его. Али и Ахмед удивлялись этому. Они-то полагали, что вот-вот разразится скандал и без хорошей драки дело не обойдется. Ничего подобного!

Когда Али рассказал однажды всю эту историю отцу и подивился на неожиданное поведение Махмуда, то узнал, что разгадку всему этому следует искать у родителей его соучеников.

Омар и отношение детей к нему стало важным событием, о котором советовались сообща все отцы. Решено было, что самое лучшее — не давать ненавистному и грозному дею никаких козырей для вспышки его высочайшего гнева. Все здесь в глубине души ненавидели чужеземного властителя, а вместе с ним — и его подопечного Омара. Однако чувств своих пока лучше было не проявлять. Всего этого Али, разумеется, не знал, как не знал и того, что отцу его на совете старейшин было рекомендовано всячески способствовать дружбе сына с маленьким чужаком. Случись вдруг дею справиться об Омаре, всегда можно сообщить, что дети обожают его, да и вся деревня прямо-таки души в нем не чает. Ну а там придет время — с обоими с ними, и с деем, и с Омаром, да поможет Аллах, глядишь, и рассчитаемся!

Меж тем затюканный прежде Омар превратился со временем в настоящего маленького сорванца, стал совсем другим, бойким, дерзким, бедовым сорвиголовой, не боящимся никого и ничего. Сперва его ненавидели, потом терпели, а затем можно стало уже сказать о проснувшейся вдруг любви сверстников. Алжир о нем забот не проявлял. Это хорошо, решили жители деревни, хорошо и для них, и для Омара. Похоже, что связи-то между мальчиком и алжирским властителем не столь уж и тесные…