Капитал Российской империи. Практика политической экономии - [64]
Наглядный пример либеральной демократии давала французская революция 1848 г., о которой А. Герцен в работе «С того берега» писал: «Либералы долго играли, шутили с идеей революции и дошутились до 24 февраля. Народный ураган поставил их на вершину колокольни и указал им, куда они идут и куда ведут других; посмотревши на пропасть, открывшуюся перед их глазами, они побледнели; они увидели, что не только то падает, что они считали за предрассудок, но и все остальное, что они считали за вечное истинное; они до того перепугались, что одни уцепились за падающие стены, другие остановились кающимися на полдороге и стали клясться всем прохожим, что они этого не хотели. Вот отчего люди, провозгласившие республику, сделались палачами свободы, вот отчего либеральные имена, звучавшие в ушах наших двадцать лет, являются ретроградными депутатами, изменниками, инквизиторами.
Они хотят свободы, даже республики в известном круге, литературно образованном. За пределами своего круга они становятся консерваторами… Либералы всех стран, со времени Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя голода неимущего; они радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле пролетарий, работник с топором и черными руками, голодный и едва одетый рубищем… Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок!»
В России во время Первой русской революции ситуация повторилась почти в точности: «…Аристократический либерализм улетучился сейчас, как только встретился с либерализмом голодного желудка русского народа. Вообще, — отмечал С. Витте, — после демократического освобождения в 60-х годах русского народа <…> между высшим сословием Российской империи появился в большой дозе западный либерализм. Этот либерализм выражался в мечтах о конституции, т.е. ограничении прав самодержавного государя императора, но в ограничении для кого? для нас, господ дворян. Когда же увидели, что в России, кроме монарха и дворян, есть еще народ, который также мечтает об ограничении, но не столько монарха, как правящего класса, то дворянский либерализм сразу испарился»>{751}.
Об одном из лидеров праволиберальной партии октябристов С. Витте писал: «г. Гучков… исповедовал те же идеи, был обуян теми же страстями <…>, а как только он увидал народного “зверя”, как только почуял, что, мол, игру, затеянную в “свободы”, народ поймет по-своему, и именно, прежде всего, пожелает свободы не умирать с голода, не быть битым плетьми и иметь равную для всех справедливость, то в нем, Гучкове, сейчас же заговорила “аршинная” душа, и он сейчас же начал проповедовать: государя ограничить надо не для народа, а для нас, ничтожной кучки русских дворян и буржуа-аршинников определенного колера»>{752}.
Не имея естественных источников развития и поддержки, либералы могли существовать только за счет догматизации своего учения, не обращая при этом внимания на окружавшую их действительность. Не случайно Н. Бердяев указывал, что интеллигенция «была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической»>{753}. А. Керенский в этой связи замечал, что П. Милюков, «твердо веря в мудрость своих суждений <…>, не учитывал событий сегодняшнего и, что во многих случаях еще важнее, завтрашнего дня»>{754}. Подобного мнения был и В. Чернов: «Милюков был кабинетным ученым, то есть доктринером»>{755}. О последствиях подобного клерикального западничества М. Сперанский предупреждал еще в 1802 г.: «всякая страна имеет свою физиономию, природою и веками ей данную, что хотеть все переделать есть не знать человеческой природы, ни свойства привычки, ни местных положений; что часто и самые лучшие преобразования, не быв приспособлены к народному характеру, производят только насилие и сами собою сокрушаются; что, во всяком случае, не народ правлению, но правление к народу прилагать должно»>{756}. Однако это насилие как раз и происходило, поскольку, по словам М. Туган-Барановского, «русский интеллигент оторван от своей исторической почвы»>{757}.
Отличительной чертой кадетов являлась их крайняя агрессивность в преследовании своих целей. На это обращали внимание практически все современники. Используя определение С. Франка, это была: «Кучка чуждых миру и презирающих мир монахов, (которая) объявляет миру войну, чтобы насильственно облагодетельствовать его…»
