Капитал Российской империи. Практика политической экономии - [47]

.

По мнению М. Покровского, основные причины кризиса 1870–1880-х гг. носили внешний характер и заключались в наступлении мирового кризиса в 1873 г. и снижении европейских цен на зерно, что привело к снижению темпов накопления капитала.

В отличие от М. Покровского, Ф. Достоевский в 1881 г. находил причины кризиса внутри России: «у нас последние 15–16 тысяч верст железных дорог в десять лет выстроились, да еще при нашей-то нищете и в такое потрясенное экономически время, сейчас после отмены крепостного права! И уже конечно, все капиталы перетянули к себе именно тогда, когда земля их жаждала наиболее. На разрушенное землевладение и создались железные дороги»^{577}. Подобное мнение высказывал и князь В. Мещерский: «В эти 40 лет мы отняли от земли все почти деньги, все почти умственные силы, изнурив землю и разрушив все виды земельного хозяйства, и получили взамен к началу нового столетия в придачу к разорённому земледелию — висящие на нитке банки и постепенно суживающие своё производство фабрики и заводы»^{578}. Именно истощение деревни и стало причиной промышленного кризиса, капиталов на развитие брать больше было неоткуда.

С. Витте в свою очередь считал, что основные причины кризиса крылись в господствовавшей тогда в России политике фритрейда: «мы, русские, в области политической экономии, конечно, шли на буксире Запада, а потому при царствовавшем в России в последние десятилетия беспочвенном космополитизме нет ничего удивительного, что у нас значение законов политической экономии и житейское их понимание приняли самое нелепое направление. Наши экономисты возымели мысль кроить экономическую жизнь Российской империи по рецептам космополитической экономии. Результаты этой кройки налицо»^{579}.

Экономический кризис привел к тому, что с конца 1880-х гг. в России началась «реставрация крепостничества». Та реставрация, которая, по словам М. Покровского, «казалось, отнимала у России всякую надежду стать когда-нибудь «буржуазной» страной»^{580}.

«И вдруг, — отмечает М. Покровский, — … произошло нечто чудесное: сухая история народного хозяйства явно начинает принимать романтический оттенок. «До 1887 года на юге России работало только два железоделательных завода — Юза и Пастухова. С этого года заводы начинают расти, как грибы. За короткое время возник целый ряд чудовищных чугуноплавильных заводов — Александровский, Каменский, Гданцевский, Дружковский, Петровский, Мариупольский, Донецко-Юрьевский, Таганрогский и пр. Количество рабочих на чугуноплавильном заводе Юза — около 10 тысяч человек, на прочих — немногим меньше. В 1899 году на юге было 17 больших чугуноплавильных заводов с 29 действующими доменными печами и 12 вновь строящимися»^{581}. Производительность российской промышленности «оценивавшаяся в 1887 г. в один миллиард триста миллионов, в 1900 г. оценивалась в три миллиарда двести миллионов рублей золотом»^{582}.

Источником этого чуда стал постепенный отход от фритрейда начавшийся с русско-турецкой войны, когда для покрытия военных расходов с 1877 г. пошлины стали взиматься золотом, что сразу подняло их на 40% и более. В 1881 г. была сделана 10% надбавка почти ко всем пошлинам, а в 1885 они были увеличены еще на 20%, в 1887 г. были повышены пошлины на металлы, в 1890 г. еще на 20%^{583}. Примечательно, что пошлины росли почти пропорционально падению цен на хлеб на европейском рынке. Протекционистский таможенный тариф 1891 г. поднял среднюю ставку с 14% в 1870-х гг. до 33%, а часть импорта обложил запретительными пошлинами^{584}. Например, по сравнению с 1868 г. таможенные пошлины на чугун и листовое железо выросли в 10 раз, на косы и серпы — в 3,2, рельсы — в 4,5, бумажную пряжу в 1,5 и т.д. В то же время экспортные пошлины были весьма незначительны^{585}.

Необходимость введения протекционизма С. Витте обосновывал следующим образом: «Достаточно самого поверхностного наблюдения, чтобы убедиться, что различные страны мира находятся на разной степени экономического развития. Одни успели достигнуть высшей степени развития — обосновать прочно свою промышленность, выработать высокую технику торговли, накопить капиталы, которые уже не находят применения дома и ищут выгодного помещения за границей; другие только развивают у себя промышленную деятельность, но не имеют еще достаточных капиталов, чтобы разрабатывать в потребной мере свои природные богатства и поднять до настоящей высоты свою торговую технику; третьи, наконец, вырабатывают почти одно сырье, следовательно, очень бедны еще капиталами и находятся вообще на весьма низкой степени культурного развития.

Если допустить, что повсюду одновременно установлено господство полной свободы торговли, как это желали бы ее сторонники, то каждой стране пришлось бы оставаться почти в том же положении, в каком ее застало возникновение подобного режима. Действительно, страны с высокой торговой техникой, с развитой промышленностью и крупными капиталами имели бы в странах бедными капиталами — земледельческих или со слабо развитой промышленностью — свой естественный рынок сбыта и своих постоянных поставщиков сырья. Стоило бы стране со слабо развитой промышленностью сделать попытку для развития какой-нибудь отрасли промышленности, уже хорошо поставленной в стране с развитой промышленностью, как эта последняя страна, что бы не потерять рынка, немедленно выбросила бы туда массу товара по убыточной даже для себя временно ценам и убила бы новое дело.