Капетинги. История династии (987–1328) - [3]
Как ясно из вышенаписанных строк, авторы представленной книги стремились отдать должное последним научным достижениям, в то же время «униженно и почтительно» (humiliter et reverenter), вписывая свой труд в рамки долгой историографической традиции. Конечно, речь не идет о том, чтобы восходить к «Жизни Людовика Толстого» Сугерия или «Большим Французским хроникам», составленным монахами из Сен-Дени; мы оттолкнемся от более свежих работ, написанных в 1880–1940 гг. историками, которых обычно называют позитивистами. Всем известны заслуги авторов этой, методической, школы[11], внимательно относившихся к документам, постаравшихся выстроить связное нарративное повествование, но при том дававших читателю время передохнуть, красочно изображая главных действующих персонажей и составляя обзоры общего характера. Впрочем, чаще вспоминают о слабостях этого типа исторического анализа: чрезмерное внимание, уделяемое политике в ущерб экономическим и социальным факторам; преувеличенное беспокойство о хронологии; в какой-то степени близорукое отношение к документам, которые всегда оценивали только по трем критериям: как подлинные, правдоподобные и фальшивые; наконец, слишком сильное пристрастие переносить на прошлое концептуальные рамки современной жизни. Но мы далеки от того, чтобы открывать на этих страницах уже многократно устраивавшуюся тяжбу; наоборот, мы скорее склонны думать, что эти недостатки не бросаются в глаза в таких двух представительных трудах, какими являются «Людовик VIII» Шарля Пти-Дютайи[12] и «Филипп Смелый» Шарля-Виктора Ланглуа[13]. Читателя больше поражает мастерская работа с документами, острое критическое осмысление и четкое повествование. Конечно, нашим авторам случалось впадать в анахронизм, но они не совершают таких серьезных ошибок, в которых их обвиняет Анри-Ирине Марру. Создается впечатление, что автор «Об историческом познании» больше сверялся с «позитивистским бревиарием» 1898 г. (знаменитым «Введением к изучению истории» Ланглуа и Сеньобоса), чем с конкретными исследовательскими трудами.
«Капетинги и Франция» Робера Фавтье, книга, опубликованная в 1942 г., по целому ряду причин является значимой историографической вехой. Прежде всего потому, что автор осознавал связь прошлого и настоящего, столь дорогую историкам-релятивистам, утверждая, что его исследование о потомках Роберта Сильного полностью вписывается в трагические обстоятельства: «В час, когда Франция казалась близкой к смерти, мне представилось благотворным посмотреть, как она родилась и как действовали те, кто направлял ее первые шаги. Живительный труд! Чем больше я привязывался к нему, тем больше я проникался надеждой». Другая заслуга Робера Фавтье заключалась в том, что он первым применительно к истории Капетингов занялся «историей-проблемой», задавшись вопросом о возможном антагонизме монархии и феодализма, постаравшись изучить реальную природу отношений, связующих короля с его подданными, и, быть может, посвятив немало места размышлениям о некоторых источниках, служащих помехой («история первых Капетингов также стала мозаикой сведений, почерпнутых из местных монастырских анналов»), и о непредвиденных капризах документации: «Единственно слепой случай, при помощи людского небрежения или глупости, подготовил материал, на котором пишут историю».
Затем пришлось ждать 60-x и 80-x гг. XX в., чтобы поприсутствовать на настоящем обновлении историографического пейзажа[14]. В своем шедевре, упомянутом выше, Жан-Франсуа Лемаринье подчеркнул разрыв, существовавший в XI в. между теорией горделивой власти, наследницы блистательной каролингской эпохи, и несравненно более скромными правительственными реалиями. Своим сенсационным «Филиппом Красивым» Жан Фавье возвестил о пробуждении политической истории в ее двойном измерении — диахроническом (фазы, кризисы и т. д.) и синхроническом (анализ механизмов власти). В той мере, в какой ему позволяли источники, он занялся социологическим изучением правящих кругов, особенно обогатив портрет легистов, этих первых «профессионалов от политики» в нашей истории. В двух взаимодополняющих трудах, «Людовике Святом» и «Людовике Святом и его веке»[15], Жан Ришар и Жерар Сивери осветили два аспекта царствования Людовика IX: благочестивого верующего и мистика с одной стороны, управленца и реформатора — с другой. Предложив убедительную периодизацию реформ — на первом этапе посвященных вопросам финансов и «региональных» властей, а на втором затронувших центральные структуры, — Жерар Сивери затем издал «Экономику Французского королевства в век Людовика Святого»: в ней он во всей полноте показал региональные различия между торговой и богатой Фландрией, где состояния исчислялись тысячами ливров, и все еще дремавшими западными землями, где счет шел лишь на десятки ливров.
