Капетинги и Франция - [31]
Однако следует себя спросить, как сама идея короля — высшего сюзерена могла существовать у населения, в дела которого король никогда не вмешивался и высшая власть над которым была представлена непосредственным местным сюзереном, герцогом, графом или сеньором. Следует ли допустить у них полное исчезновение королевской идеи в XI в. и видеть в восстановлении этой идеи одно из многочисленных чудес, которые угодно приписывать этой эпохе?
Бесспорно, если судить только по некоторым популярным литературным произведениям как «Песнь о Роланде», с конца XI в., задолго до подъема капетингского королевства, королевская идея начинает пониматься по-новому. Само распространение легенды о Карле Великом, первые симптомы которого относятся к периоду много более раннему этой эпохи, позволяет думать, что эта идея никогда полностью не исчезала. Можно даже предположить, что исчезновение королевской власти послужило поддержкой этой идеи, делая из короля, представителя правосудия, высшего арбитра в конфликтах, персонажа идеального, долгожданного, желаемого, который бы возвратил золотой век, бывший для людей, чье сознание было чисто эпического порядка, каролингским прошлым.
Духовенство, будучи в более близком общении с третьим сословием, способствовало выживанию королевской идеи. Во время мессы церковь официально молится за короля. По канону в Те igitur «Тебя же» суверен называется своим именем, равно как и в конце Exultet «Да возликует». на Святую субботу, а накануне этого дня одна из Oraisons sollennelles[116] посвящена королю, имя собственное которого упоминается. Самых великих сеньоров, кажется, так не почитают. Следует ли думать, что во время всех этих упоминаний короля в ходе богослужения ничего не доходило до верующих? Очевидно, мы знаем мало о том, что происходило в церкви во время службы во времена, когда верующие не следили за этой службой по книге; но нисколько не воспрещается думать, что некоторые из присутствующих, по крайней мере, внимали тому, что говорил служитель и, может быть, знали, что он говорит, и понимали что-то из их литургической латыни.
К тому же часто употребляли в публичных или частных актах в качестве элемента даты год правления суверена. Этот обычай вменяет знание нотариусами имени правящего суверена и точного времени, когда он получил корону. Следует ли думать, что это знание ревниво оберегалось нотариальной корпорацией, или допустить, что этот дипломатический обычай передает достаточно общие знания об изменениях, происходящих с короной, в самых разных областях королевства? Ответ здесь маловероятен.
Наконец, исполнение воинской службы крупными феодалами, их присутствие на частых ассамблеях в Curia regis (в королевской курии), осуществление королевских прав над церквами и монастырями не были незнакомыми народу, тем более что сопровождались отправкой послов, агентов, предоставлявших много случаев третьему сословию услыхать голос короля, даже во времена, когда действия последнего были самые ограниченные.
То, что мы только что сказали, естественно, не относится к податному населению собственно королевского домена. Оно, понятно, хорошо знало короля, своего непосредственного сюзерена. Впрочем, само географическое положение домена способствовало распространению королевской идеи на остальной части королевства. Расположенный вокруг Орлеана, Парижа, Лана, этот домен, где королевская особа хорошо знакома, находится на перекрестке артерий королевства. Все, что передвигается в эту эпоху, более или менее проходит через королевские земли, слышит, как говорят о короле, часто ощущают его власть при уплате пошлин за право переезда.
Народ — горожане и крестьяне — никогда не мог утратить воспоминание о королевском институте, и также вероятно, что этот институт использовал тот факт, что он возник в прошлом, окруженный прославленной атмосферой легенды. Когда Капетингам удастся представить себя наследниками Карла Великого, примкнув к семье великого императора путем матримониальных связей, престиж каролингского королевства отразится на новой династии, и мы увидим, что Людовик VII, несмотря на свои многочисленные поражения, снискал после своего брака с Адель Шампанской авторитет, который не знали его предшественники.
Наконец, когда в XII в. начинает развиваться великое движение объединения сельского и городского населения, приведшее к созданию коммун, Капетинг получит возможность проявить, осуществить свои права высшего сюзерена. Коммуна, коллективная сеньория, внедренная в феодальную организацию, может и должна иметь в ней неприемлемые отношения вассалитета, вплоть до индивидуумов, составляющих ее. Мы видим многочисленные коммуны вне домена, поворачивающиеся к королю, их высшему сюзерену, и просящие у него утверждения хартий. Связь, которая устанавливается путем признания королем коммунальной хартии, еще не связь непосредственной зависимости, но она подготавливает последнюю. Она подготавливает день, когда король присоединит к своему домену земли, на которых существуют эти коммуны, коммуны, над которыми королевский сюзеренитет теперь неоспорим и которые стараются не ждать этого присоединения, чтобы признать в качестве сюзерена короля.
