Кантонисты - [6]

— Как смеешь ты обучать по запрещенным книгам?

— Какие же это запрещенные книги? — возразил учитель. — Вот извольте удостовериться: это — всеобщая история, это — арифметика.

— А это что такое? — продолжал становой, указывая на Библию.

— Это Библия с переводом Мендельсона,[1] — ответил учитель.

— Что это за Мендельсон? Кто он такой? — продолжал орать становой. — Верно такой же мошенник и вор как и ты. Где он? Давай его сюда!

— Как вам дать его сюда, ведь он давно умер, — отвечал допрашиваемый.

— Врешь, он скрывается, — ревел становой. — Давай его сюда, устрою вам очную ставку… Ах вы, разбойники, злоумышленники! Ишь ты, стакнулся с каким-то Мендельсоном и знать ничего не хочет. Вот я тебя отправлю в суд, там ты другим голосом запоешь…

И он отправил избитого учителя в суд: дескать, упорствует в заблуждениях и скрывает своего сообщника, некоего Мендельсона, с которым необходимо устроить очную ставку для раскрытия всей истины. Расправившись с учителем, взялся за родителей, осмелившихся поручить воспитание своих детей такому опасному для государства человеку. Само собой разумеется, что становой содрал с них хорошую взятку, чтобы не дать ходу этому делу.

Имя немецкого еврея Мендельсона фигурировало и в другом полицейском деле… Некий Гурович, один из передовых людей своего времени, открыл школу в Умани и стал ходатайствовать о ее легализации. В своем прошении высшему начальству он, между прочим, указал, что общее руководство школой поручено опытному педагогу Горну, который будет вести преподавание «по системе Мендельсона». Петербург, прежде чем утвердить Горна на его посту, запросил уманскую полицию об образе жизни и поведении последнего.

Должно же было так случиться, что в это самое время из уманской тюрьмы бежал, содержащийся там за преступление некий Мендельсон. Такое обстоятельство, по соображениям полиции, скомпрометировало Горна, собиравшегося обучать детей «по системе Мендельсона». Горну грозило заключение в тюрьму как единомышленнику беглого арестанта. С трудом удалось убедить местное начальство, что бежавший из тюрьмы арестант Мендельсон и берлинский философ Мендельсон — разные лица.

Более серьезное положение создавалось, когда в местечко прикатит исправник. Все население дрожит как лист на ветру. Есть ли у него какая бумага из «губернии» или нет — неважно. Он отдает распоряжение запирать лавки, гнать всех в синагогу для сообщения евреям вести более серьезной, чем те, какие доводятся до их сведения на местечковой площади. Но зачем, с какой целью нагрянул исправник — одному Богу известно. Разумеется, развязка всегда одна и та же: к нему является депутация с поклонами, с унизительными мольбами и с… обычным приношением. Исправники сами создавали для евреев круговую поруку и ставили их вне закона. Хватали правого и виноватого, вязали, заковывали в кандалы. Проделки начальства в еврейских местечках превосходили самую буйную фантазию.

Иные начальники проявляли себя настоящими сатрапами. Вот, например, как жил и властвовал Касперов, городничий Винницы в сороковых годах.

От кагала Винницы он потребовал, чтобы евреи заботились полностью о содержании его дома. Такому «вельможе» кагал не смел отказать. Были избраны представители, которым вменялось в обязанность вести расходы по содержанию городничего: один поставлял ему на кухню говядину, другой — хлеб и булки, третий — водку и вино и т. д. Был между поставщиками и такой, которому поручали платить карточные проигрыши городничего. Проигрывая обыкновенно крупные суммы, Касперов всякий раз при расчете открыто заявлял, что деньги выигравшему принесет завтра Шмуль. Этому-то Шмулю винницкие евреи и поручили платить карточные долги городничего.

Жадная и насквозь пропитанная взяточничеством администрация особенно ярко проявляла свои таланты по отношению к беззащитному еврейскому населению, и много печальных страниц можно было бы заполнить об этом угнетении, порожденном полицейскими нравами. Источниками поборов служили в особенности взыскание недоимок, приемы рекрутов и кантонистов, пейсы и бороды, выселение из деревень, временное проживание в городах, где евреям было запрещено селиться. Звон колокольчика, оповещавший о приближении начальства, приводил жителей местечек в трепет и смятение, не предвещая им ничего хорошего.

О взгляде администрации на еврейское население в целом можно иметь представление из следующего факта. В 1837 г. министерство внутренних дел затребовало из некоторых областей страны разные статистические данные. Из города Кая Вятской губернии на поставленный между прочим вопрос о нравственном состоянии жителей, уездным начальством был дан лаконический ответ: «Жидов в Кае не находится».

Этим ответом ясно констатировалось безупречное в нравственном отношении состояние города.

В 1840 году Николай I посетил г. Брест. Осматривая вал крепости, он обратил внимание, что со стороны города огромная толпа евреев следует за ним там внизу. Он остановился и спросил сопровождавшего его Виленского военного губернатора Ф.Я. Мирковича:

— Чем они живут? Надо непременно придумать, что с ними делать и этим тунеядцам дать работу. Последний раз, когда я был в Одессе, встретил я там толпы шатающихся без дела цыган в совершенной нищете, нагие, девки 18 лет голые, безобразие и позор. Я говорю Воронцову: «Что ты их не приведешь в порядок?» Он мне отвечает: «Мне с ними не сладить. Все меры, которые я принимал, остались без успеха». «Так постой, я с ними слажу». Всех бродяг и тунеядцев приказал брать за определенную поденную плату на работу. Через месяц все исчезли. Можно бы и с жидами подобным образом поступить. Подумай-ка, как бы из них составить рабочие роты для крепостных работ».