Кант: биография - [192]
У Канта, с другой стороны, все еще лежали в письменном столе готовые труды по религиозным вопросам. Он не мог опубликовать рукопись под названием «Спор факультетов» – по крайней мере, пока что. Он написал эту работу, вероятно, примерно в июне – ноябре 1794 года по просьбе Карла Фридриха Штейдлина (1761–1826): тот спросил, не желает ли Кант внести вклад в новый журнал по религиоведению[1489]. В декабре 1794 года он писал Штейдлину, что «некоторое время назад» закончил трактат под названием «Спор (факультетов»[1490]. В письме он также утверждал, что написал «Спор» для публикации в журнале Штейдлина, но теперь считает, что не может издать его из-за проблем с прусскими цензорами. Кант к тому времени закончил статью «Спор философского факультета с теологическим», которая стала первой частью «Спора факультетов»[1491].
Тема этой статьи во многом соотносится с реакцией Канта на отклонение статьи «О борьбе доброго принципа со злым за господство над человеком». Она не только оправдывает его действия: более того, там утверждается, что от философа вообще не следует требовать представления его работы на богословский факультет. Кант готов играть по правилам, но сами правила неправильны. Конечно,
…на теологов факультета возложена обязанность и вместе с тем право поддерживать веру в Библию, однако без ущемления свободы философов подвергать ее в любое время критике разума, каковая свобода в случае диктатуры (религиозного эдикта), предоставленной хотя бы на короткий срок упомянутому высшему [факультету], может самым лучшим образом обезопасить себя с помощью следующей торжественной формулы: Provideant consules, ne quid respublica detrimenti capiat (Консулы должны следить за тем, чтобы государство не терпело никаких убытков)[1492].
Философский факультет должен быть независим «в отношении своих учений. от правительственных приказов»[1493]? Кант готов был согласиться с тем, чтобы высшие факультеты фактически подчинялись приказам правительства, поскольку оно имело в них законный интерес. Но если бы высшим факультетам была дана власть над философией, то философия уже не была бы свободной. Поэтому неправильно давать богословию, одному из высших факультетов, власть над философией[1494]. Поэтому религиозный эдикт неверен.
Это была не единственная критика политики «Его Величества». Кант также спрашивал, может ли какое-либо правительство предоставить «религиозной секте статус церкви; или: может ли оно (правительство), допуская и защищая такую секту, тем не менее не предоставлять ей упомянутой прерогативы, не действуя тем самым вопреки своим собственным намерениям?»[1495] Ответ Канта гласил, конечно: «Нет». Аргументы Канта в пользу этого вывода тонки, и некоторые из них черпают свою силу из его учения о религии как всеобщей и необходимой, поскольку она основана на чистом практическом разуме. Его представления о том, что считать «сектой», быть может, и своеобразны, но его вывод ясен и четок. Неправильно, когда правитель благоволит какой-либо одной секте. Более того, неправильно возводить мистический фокус-покус на уровень санкционированной государством точки зрения. Поэтому нельзя ставить в выделенную позицию пиетизм, обеспечивающий «мистическое решение» проблемы религии и морали[1496]. Ортодоксия, заявляющая о «достаточности церковной веры в качестве религии» и потому придающая нравственности лишь второстепенное значение, также неуместна. «То, что вера в историю есть долг и она сопричастна блаженству, – это предрассудок»[1497]. Мистицизм, поскольку это частное дело, которое «вовсе не есть нечто общественное», менее всего должен быть делом правительства. Он должен находиться целиком вне сферы правительственного влияния.
Кант заходит не так далеко, как отцы-основатели США, в том, что касается минимизации роли религии в государстве. Он считает – или по крайней мере утверждает, что считает, – что христианство необходимо. И все же христианство для Канта было не чем иным, как наиболее ясным выражением идеи религии вообще, и потому оно заслуживает похвалы только как нравственная религия. Он выступал при этом против всего, что имело отношение к конкретным обычаям и историческим истокам этой веры, и считал, что эти вопросы надо оставить на усмотрение индивида. Эта точка зрения была радикально противоположна позиции Фридриха Вильгельма II и его министров, и Кант хорошо это знал[1498]. Судьба Канта была тесно связана с Берлином – к лучшему или к худшему. Он был не просто пассивным наблюдателем того, что происходило в Пруссии, но и активным политическим игроком – и умел разыгрывать свои карты.
Вечный мир: «Политик-теоретик как школьный мудрец»
В декабре 1795 года один из друзей Гиппеля писал:
Я прочитал недавно и «Религию», и «Политику» нашего Illustrissimus’s. с вниманием и уважением. Едва ли за свое новейшее политическое сочинение («К вечному миру») он получил золотую шкатулку с бриллиантовой инкрустацией – да и наверняка он заранее отказался от мысли об этом. Но меня все же радует (и почти поражает), что в его и нашем родном Отечестве так много политической толерантности. Тем более что его основоположения (о форме и отсутствии формы и т. д.)
