Кант: биография - [107]

.

Краус во многом повлиял на философские взгляды Бачко: в самом деле, ему нравились те же философские книги, что и Краусу. Благодаря Краусу Бачко также лучше познакомился с Гаманом и таким образом вошел в образованные круги Кёнигсберга.

Переболев оспой, Бачко лишился зрения на один глаз в 1776 году, ему было тогда двадцать лет. В 1780 году прооперировали второй глаз, чтобы удалить кисту. Операция прошла неудачно. В итоге он потерял зрение и на втором глазу, полностью ослепнув[848]. И все же это не помешало ему стать успешным историком. Сначала он нанял мальчика, который читал ему несколько часов в день, потом нанял для этого студента. В Кёнигсберге все восхищались его знаниями и упорством. Бачко объяснял, что даже

…Кант, который – не знаю, по какой причине – питал неприязнь к слепым, был так любезен, что посетил меня. Он признался мне в этом неприятии, добавив, что я не слепой, поскольку имею достаточно понятий из созерцания и достаточно инструментов, преодолевающих отсутствие зрения[849].

Какова бы ни была причина кантовской неприязни, он навещал своего бывшего студента, выполняя то, что он мог считать своим долгом. Бачко ценил это. Не каждый сегодня оценит поведение или чувства Канта.

Для распространения кантовской философии важнее был, пожалуй, Антон Виллих, изучавший медицину в Кёнигсберге с марта 1778 года. Он ходил на лекции Канта в 1778–1781 годах. В 1792 году, обучившись на врача, он поехал в Эдинбург, где вскоре вошел в круг друзей Вальтера Скотта[850]. Его «Начала критической философии» 1798 года были одной из первых книг о Канте в Британии. Хотя Виллих сам по себе не был важным философом, на его примере видно то мощное влияние, которое Кант оказывал на студентов в то время[851].

Одним из студентов, который не ходил – или, лучше сказать, не мог ходить – на лекции Канта, был Соломон Маймон (1754–1800). Он приехал в Кёнигсберг в 1779 году. По его рассказу становится понятно, зачем:

Я тотчас же по прибытии отправился к тамошнему еврейскому медику Г. и испросил у него совета и содействия. <…> Он направил нежданного гостя к своим студентам, квартировавшим у него. Услышав о моем намерении изучать медицину, эти молодые люди подняли громкий смех, за что их, впрочем, нельзя корить. Представьте себе польско-литовского еврея лет двадцати пяти, обросшего густой бородой, одетого в лохмотья, говорящего со множеством грамматических ошибок на причудливой смеси древнееврейского языка и еврейско-немецкого жаргона, обильно сдобренной польскими и русскими словами, и уверяющего при этом, что знает немецкий и имеет познания в науках. Как тут не засмеяться?

Отсмеявшись, студенты попросили меня прочесть отрывок из книги, лежавшей на столе, – Мендельсонова «Федона». Я читал отвратительно (как вследствие особого метода изучения немецкого, так и из-за чудовищного произношения), и они снова захохотали. Затем устроили очередной экзамен, заключавшийся в изъяснении мной только что прочитанного. Я постарался, но по вышеозначенным причинам не был толком понят. Тогда они предложили мне перевести обсуждаемый фрагмент из Мендельсона на еврейский, который отлично знали[852].

Что и было исполнено. Студенты пришли в изумление: оказалось, что я не только отлично понял смысл, но и весьма удачно смог изложить его на еврейском наречии.

Студенты посоветовали Маймону ехать в Берлин. Он последовал их совету, встретил там Герца и Мендельсона, попал под их влияние и стал в некотором роде философом. Гораздо позже он прочитал первую «Критику» Канта и оказался одним из его самых важных ранних последователей[853]. Мы можем только предполагать, кем бы он стал, если бы мог посещать лекции Канта уже в 1779 году.

Кант не только читал лекции множеству студентов и приобрел по меньшей мере одного многообещающего последователя в 1770-х годах, он преуспел и на других фронтах. В декабре 1775 года берлинское министерство прислало в Кёнигсбергский университет уведомление, в котором указывалось сделать лекции более эффективными. Канта и его коллегу Карла Даниеля Ройша хвалили. Вейману и Августу Вильгельму Влохатиусу сделали выговор. В министерстве не хотели, чтобы умы студентов «затуманивали бесполезными размышлениями», и требовали обучать их «по-настоящему полезным понятиям». Как прямо говорилось в письме: «нам не нравится видеть, что в Кёнигсберге преподают философию Крузия, поскольку самые образованные ученые давно убеждены в ее бесполезности. Отныне следует это прекратить»[854]. Таким образом, Крузия в 1775 году фактически запретили преподавать. Вейман, соперник Канта, был устранен. Только в 1789 году ему вновь разрешили преподавать, несмотря на неблагоприятную рекомендацию университетского сената, которая «была подписана и Кантом», конечно же [855]. Но его преподавание продлилось недолго. Теперь студенты всячески донимали его, пока он не сдался. Хотя в 1789 году религиозные взгляды Веймана в Берлине и могли приветствоваться, но Крузий был тогда уже настоящим анахронизмом[856].

Ответственным за это министерское указание был Карл Абрахам фон Цедлиц (1731–1793), министр по делам церкви и образования. Один из прогрессивных министров Фридриха II, он основал кафедру педагогики в Галле (1779), в целом направленную на то, чтобы учителя были лучше подготовлены, поддерживал основание новых школ и настаивал на централизации руководства школами. Позже, в 1787 году, он основал