Кандидат в мужья - [10]

– Очень уж нервно он отреагировал. Ты слышал, как он нас назвал?

– Чокнутыми. Возможно, он прав.

– Это же бред какой-то! – воскликнул Джей. – Ты едешь сюда, чтобы отдать этому парню огромные деньги, а он тебя оскорбляет. Знаешь, Райли, я просто не понимаю, куда катится этот мир. Ты не можешь купить автомобиль, я не могу найти любовь. Иногда у меня создается ощущение, что этот мир просто не ценит мультимиллионеров. Нас принимают как должное.

Райли посмотрел на обиженное лицо друга и не мог не рассмеяться.

– Бедные мы, бедные…

Утро началось с привычной суеты: подготовки себя и детей к грядущему дню. Точнее, суетилась Келли, а дети лишь наблюдали за ней. И так, наверное, будет всегда, думала она, не зная, как что-то можно изменить. Из года в год Тревору и Тине предстояло наблюдать, как она носится от холодильника к сушилке, с работы – в магазин, пока они сами не станут старше, чем она теперь, и не наступит день, когда они отвезут окончательно выдохшуюся мамашку в дом престарелых. Или в дурдом.

Она поставила перед Тревором ленч в пакете из плотной коричневой бумаги и бросила на мальчика строгий материнский взгляд.

– И чтобы я больше не слышала от твоего инструктора ни слова о ножах.

– Это же был нож для масла, – попытался оправдаться Тревор.

– Никаких ножей, – предупредила его Келли. – И если я услышу еще слово о твоих денежных аферах, остаток лета ты простоишь у копира, раздавая скрепки. Понятно?

Тревор прищурился. Благодаря коротко подстриженным на лето светло-каштановым волосам лицо его выглядело квадратным. Губы он плотно сжал, как делал Рик, когда осознавал, к каким последствиям приводила его очередная попытка сорвать куш. Не любила она вспоминать о бывшем муже, о том, какой пример являл он их сыну.

– Никаких игр на деньги, никаких обменов, – отчеканила она. – Пусть даже сандвичами. Понятно?

Тревор заглянул в пакет и поморщился, увидев что там лежит.

– На сандвич с копченой колбасой и банан все равно много не выменяешь, мама. – Угрызения совести в его голосе отсутствовали напрочь.

Ну как она могла родить такого «замечательного» ребенка?

Тина, ее девятилетняя дочь, оторвалась от библиотечного экземпляра «Маленьких женщин»,[5] на лице ее при виде завтрака брата отразился ужас. Судя по всему, точно такой же получит и она. Тина находила, что их ленчи недотягивают до стандарта.

– Мать Маргарет делает бутерброды из черного хлеба, – заявила она.

Маргарет Тарстон, лучшая подруга Тины, была одной из самых богатых девочек в начальной школе.

– И с настоящим швейцарским сыром, а не каким-то дешевым.

Слова эти донеслись до Келли в тот самый момент, когда она снимала целлофановую обертку с ломтика оранжевого сыра. Дернувшись, Келли положила его на кусок белого хлеба, чтобы поскорее скрыть свидетельства того, что она не может обеспечить детей продуктами высшего качества.

После развода увеличенные линзами очков глаза Тины неустанно следили за ней, выискивая недостатки. А может, Келли более остро реагировала на Тину, потому что девочка была очень уж умна. Училась на «отлично», перескочила через второй класс, могла играть на пианино прелюдии Шопена. Когда Келли смотрела на дочь, сердце ее в равной степени переполняли гордость и чувство вины. Одаренность этой девочки заслуживала того, чтобы весь мир лежал у ее ног. Но Келли удавалось наскрести денег только на хорошие очки и уроки фортепьяно. Что же касается пианино, о котором мечтала Тина, с тем же успехом она могла мечтать и о луне. Тина играла сонаты Бетховена на купленном с рук синтезаторе, тогда как ее подруга Маргарет Тарстон – «собачий вальс» на «Стенвее».

– У Маргарет Тарстон куриные мозги. – Тревор залез рукой в миску с овсяными хлопьями.

Тина поджала губы и углубилась в чтение.

– Не следует говорить так о людях, Тревор, – вновь отчитала его Келли, подумав, что становится похожа на попугая, начиная с «не» каждую фразу, обращенную к сыну. Тем более что в данном случае придерживалась того же мнения. – Маргарет – очень милая девочка.

Он захохотал, зашаркал ногами под столом.

– Мать одевает ее как куклу, но она – ничтожество и паршивка.

– Не следует тебе… – Келли замолчала, не договорив, понимая, что ее нравоучения напоминают заезженную пластинку.

Она могла целый день говорить Тревору, что не нужно делать: не разговаривать с набитым ртом, не бросать с крыши ее швейную машинку, не называть людей ничтожествами и паршивцами, не обводить вокруг пальца других детей, не играть в «ножички»… И самое важное, что действительно не следовало делать, терялось в бесконечной череде «не».

Если Тина наполняла ее сердце материнской гордостью, то Тревор крепил в ней материнскую решимость. Она не допустит, чтобы мальчик превратился в копию его никчемного отца. Конечно, это может случиться, но Келли не собиралась сдаваться без борьбы.

– Ты сегодня хорошо выглядишь. – Она попыталась наконец-то обойтись без «не».

Тревор нахмурился, добавил в тарелку хлопьев. Заговорил с набитым ртом, струйки молока потекли из уголков рта:

– Я причесался.

Тину перекосило от отвращения.

– Ты должен причесываться каждый день, Тревор.

Прежде чем разгорелась ссора, Келли провела рукой по коротким волосам сына.