Кандагарский излом - [30]

Мы благополучно добрались до пункта назначения. Я передала пакет и удостоилась удивленного взгляда. Правда, не поняла, кому больше удивлялись — мне или донесению.

Сашка не отходил от меня ни на шаг, Ягода менялся с Тузом, Чижом. Ребята сопровождали меня, взглядами отпугивая ретивых вояк Володина. И все-таки они умудрялись пробивать заслон. Офицеры наперебой приглашали посидеть вечерком, а то и перевестись служить к ним в часть. Я вежливо отказывалась и высматривала Павлика. И находила! Он смотрел на меня, держал в зоне видимости!

Я была довольна поездкой и благодарна полковнику Свиридову за возложенную на меня обязанность, за доверие. А еще за Павла. И вообще — за воздух, за свет, за жару и пыль, за бурчание Ришата на правом борте. О, его ворчание — песня!.. Мы ехали обратно, и я слушала его бубнеж на татарском языке, в который он искусно вплетал изысканные русские ругательства.

— А что он говорит? — поинтересовалась у Саши.

— Ришат?! Переведи для сестренки, что загнул! — крикнул тот.

— A-а! С-собаки душманские! — и опять начал ворчать по-своему.

Я рассмеялась:

— Доходчиво. Саш, тебе сколько до дембеля осталось?

— Восемьдесят четыре дня.

— А мне девяносто восемь, — вздохнул справа от меня Чиж. — Домой хочу, блин, пешком бы пошел!

— К мамке? — хохотнул Туз.

— К невесте, — решил Ягода.

— Ну к маме, ну к невесте, и что? А то вы не хотите. Эх… Слушай, сестренка, а приезжай ко мне в гости потом, а? Я мамке о тебе писал и Танюхе, они рады будут. У меня мать, знаешь, какие кулебяки стряпает? О!

— Я и сама стряпать умею. Могу и здесь соорудить, найти бы нужное.

Разговор о еде был ритуальным. Сашка подобрался и деловито спросил:

— А что надо?

— Муку, дрожжи, яйца, а начинка… Тушенка вон, картошка подойдут.

— Слышали, славяне?! Найдем?!

— Ну, насчет яиц…

— Рот закрой, продует!

Парни заржали и, сообразив, смолкли, покосившись на меня.

— Короче, будет, — подвел итог Сашка и тут неожиданно шарахнуло.

— «Духи»!! С брони!!

Я не успела ничего сообразить, как оказалась на земле. Перед носом под руками — мелкий камень, слева Чиж, справа Ягода. Сашка почти на мне. Крик, мат, визг пуль, рокот минометов.

— В кювет!! В кювет!! — перекрывая грохот, орал Шлыков, указывая Чендрякову и мне на овражек у дороги. Сашка понял. Схватил меня и, рывком подняв, потащил туда, скинул вниз:

— Лежи!! — и полез обратно.

Каска сползла на глаза, закрывая мне обзор, бронежилет давил и, казалось, весил тонну. Я стянула каску, отбросила в сторону и, спеша, избавилась от броника. Выглянула и увидела ребят, которых крошили, убивали, прижимая к земле. Они огрызались, как могли, но их давили огнем, не давая поднять голову. Слева горел БТР, у траков залегли бойцы. Раненые, убитые, кровь, кровь, кровь… Я не видела ее, меня словно подменили, а может, сыграл добрую шутку шок. Я видела лишь мальчиков, с которыми еще минуту назад разговаривала о доме, а сейчас они умирали. Милые мои, дорогие мальчишки, братья!

Ришат уже не ругался, он лежал на спине и смотрел в мою сторону, а изо рта текла кровь, и грудь…

Я зажала уши и закричала: а-а-а!!

А потом, не думая, вылезла и рванула к раненому Тузу.

— Куда?!!

Я не слышала. Я видела умирающих мальчишек. И знала лишь одно — я должна им помочь.

— Уходи, — прохрипел Туз, увидев меня. Я молча схватила его за тельняшку и потащила в кювет. Он помогал, отталкиваясь больше от меня, чем от земли, и я даже не поняла — тяжелый он или нет. Мы кубарем покатились вниз.

— Дура, — прохрипел парень. И попытался удержать, когда я вновь начала карабкаться вверх. Но куда там… У него было прострелено легкое.

— Рану зажми! — бросила через плечо и рванула к БТР, возле которого царапал пальцами коричневую землю Чиж. Его не спасти, поняла я, как только увидела, как, пульсируя, вытекает кровь из шейной артерии. Попытка зажать ее ни к чему не привела. Парень посмотрел на меня и, прошептав «мама», умер. Мне хотелось завыть, закричать… но я лишь сморщилась, заплакав, поцеловала милого Чижа в лоб — никогда ему больше не попробовать маминых кулебяк.

Перебежками я направилась к другому бойцу — еще живому.

Я не помню, что там было, не знаю, как смогла перетащить в кювет раненых, сколько?

Я лишь помнила о цели и видела ее — ребята, я с вами, слышите, я с вами, ребята! Сквозь слезы, которых уже не чувствовала, не стеснялась, сквозь крики и назло свисту и грохоту. Я не думала о смерти — мне было некогда. Я лишь проклинала ее, натыкаясь на остекленевший взгляд бойца, и откладывала его имя в память, спеша к следующему в слепой надежде успеть, хоть его отобрать у душманской пули, у злой бабки смерти.

Витька, Шут, Мороз…

А этот жив! Значит, будет жить! И в кювет его, к остальным.

Меня пытались удержать, не пуская обратно под пули, но я не чувствовала силы рук братьев, потому что была сильнее. И вновь возвращалась, хватала первого попавшегося и тащила к товарищам.

Меня пытались перехватить у БТР, прижимали к земле, прикрывая собой. Я отпихивала, не соображая, что делаю. Я видела, что рядом истекает кровью мальчишка, тот, кто вчера приносил мне цветы, а позавчера сидел за одной партой. И мне было страшно, что я не успею вытащить его из-под огня и увижу мертвые глаза. И я ненавидела тех, кто меня удерживал, отбирая жизнь у товарища, а значит, и у меня. Кажется, я ругалась на зависть погибшему Ришату. Это срабатывало, а может, что другое? Не знаю…