Канцлер. История жизни Ангелы Меркель - [68]

«Участие принимали все, включая моего зубного врача, который водит „Порше“ и играет в гольф», — рассказывал Штеффен Зайберт, пресс-секретарь Меркель, который сам нанял трёх молодых сирийцев стажёрами в пресс-службу канцлерин. О похожем случае рассказывал советник по национальной безопасности Кристоф Хойсген: «У меня был друг — мюнхенский врач, который сказал, что за лечением приходят сотни беженцев с камнями в почках, образовавшихся потому, что в пути не хватало воды».

Страна гордилась тем, что проявляла качество, исторически Германии несвойственное, — человечность, пока Соединённые Штаты, которые изначально были приютом для беженцев, проявляли её всё реже. Немцы наслаждались возможностью побыть хотя бы раз на «хорошей» стороне. Однако Германия — консервативное общество, которое не привыкло к быстрым переменам. Меркель ясно озвучила свою позицию: «Если мы не сможем осчастливить беженцев, то что мы за страна такая?» — однако не все соотечественники поддержали её рвение.

Кризис способен выявлять в руководителях лучшие их черты. И с Ангелой Меркель подобное происходило часто. Однако из-за этого миграционного кризиса проявились также две её худшие черты как руководителя. Она так и не объяснила доходчиво, почему её политика отвечает интересам Германии. И, убеждённая в своей правоте, решила, что остальные её понимают и поддерживают.

Два этих качества доставляли ей неприятности в политической жизни и прежде, однако сейчас повлекли за собой как никогда тяжёлые последствия. Возможно, дело было в том, что помощь беженцам была для Меркель в первую очередь вопросом нравственности, однако она так и не сумела донести, что её решение в конечном счёте улучшит международный имидж государства и послужит национальным интересам Германии. К примеру, более половины беженцев оказались моложе двадцати пяти лет, а население Германии тем временем старело. Многие работодатели могли извлечь выгоду из притока молодой рабочей силы, которую легко обучать новому. Кроме того, Меркель так и не объяснила никому разницы между экономическими мигрантами и беженцами. Последние буквально вынуждены бежать, и если бы немцы это понимали, то проявляли бы значительно больше сочувствия. Временами Меркель едва ли не пренебрежительно отмахивалась от сомнений собственных избирателей и говорила: «Любой, кто боится беженцев, должен познакомиться хотя бы с одним из них». Собственная партия, однако, в значительной степени поддерживала канцлерин, равно как и многие представители из соперничающей Социал-демократической партии. Причём последние не только поддерживали Меркель, но и искренне восхищались её «виллькомменскультур», как назвали новую политику Германии по приёму беженцев.

После Меркель напомнит немцам, что её политика в отношении беженцев была продиктована гордой послевоенной конституцией страны — «грундгезетц». «Если кто-то просто не хочет принимать иностранцев — особенно мусульман, — то он выступает против конституции Германии [и] наших международных правовых обязательств», — скажет она, сухо признавая ксенофобами тех, кто против её политики. Однако в заявлении канцлера о том, что она всего лишь действовала в соответствии с конституцией, была одна нестыковка: другие немецкие политики десятилетиями почитали конституцию, однако не делали ничего похожего.

Свой вклад внесло и невезение. Человек, который отвечал за значительную часть национальной инфраструктуры, министр внутренних дел Томас де Мезьер, заболел пневмонией и был вынужден часть лета работать с больничной койки. Это лишь усугубило первоначальную суматоху. Правительству пришлось приложить множество усилий, чтобы быстро всё организовать: превратить пустующие ангары, школьные спортзалы и заброшенные заводы в убежища, после чего перевезти тысячи людей в новые «дома» по всей стране, при этом постоянно отслеживая, кого куда отправили и при каких обстоятельствах. А беженцев меньше не становилось. В 2018 году де Мезьер, который дольше всех занимал пост министра в правительстве Меркель, вместе с Урсулой фон дер Ляйен покинул кабинет министров. Тем не менее он до сих пор работает в бундестаге. «Благодаря нам никому не пришлось ночевать на скамейках в парке», — с гордостью говорил он мне из своего скромного кабинета рядом с ведомством, где из украшений — лишь простой деревянный крест на стене.

Однако канцлерин и этим не могла удовольствоваться. Эмили Хабер, которая замещала де Мезьера во время миграционного кризиса, а сейчас является послом в Соединённых Штатах, вспоминала особенно напряжённое собрание, в ходе которого Меркель указала де Мезьеру на его чрезмерную нерешительность. «В чём сложность представить желаемый результат, а затем пошагово двигаться в обратном направлении?» — нетерпеливо спрашивала Меркель у де Мезьера. Недовольство действиями министра внутренних дел, из-за которого, по мнению большинства, он и ушёл с этой должности, было, возможно, слегка несправедливым. Казалось, это был один из случаев, когда Меркель сама начала с конца, при этом не продумав как следует, как этого конца достичь. В то же время она оказалась проницательнее других в том, какие шаги следует предпринимать. «Канцлеру советовали объявить, что такую политику пришлось применить исключительно в связи с чрезвычайными ситуациями, — говорила посол Хабер. — Но она отказалась. „Если мы так сделаем, на наши границы совершат настоящий набег, — сказала она нам. — Это то же самое, если банк объявит: ваши сбережения сохранятся при условии, что вы откроете вклад до субботы. Начнётся паника: все подумают, будто граница вот-вот закроется, — и как рванут!“ Конечно, она была права, — продолжала Хабер, — поскольку мало поставить охрану. Вам нужна правовая основа, транзитные системы, юридические меры. Нам понадобилось шесть месяцев, чтобы всё встало на свои места». Меркель в основном вынуждена была принимать решения стремительно, однако её способность сопротивляться порывам и всё обдумывать окупилась. Начни немецкая вооружённая охрана препятствовать отчаявшимся мигрантам у границы — и полвека попыток оторваться от образа Третьего рейха пошли бы насмарку.