Канцлер. История жизни Ангелы Меркель - [33]

В ведомстве работают пятьсот госслужащих и сотня советников по политическим вопросам, однако Ангеле Меркель не удалось угодить каждому из них. Один спичрайтер ворчал: «Она сопротивляется риторическим излишествам. Общие мысли, возвышенные заявления — всё это под запретом». Этот спичрайтер мечтал однажды написать чувственный красноречивый текст, подобный тому, с которым 7 марта 2015 года выступал в алабамской Сельме президент Обама. Речь была посвящена пятидесятой годовщине «Кровавого воскресенья»[21]. «Ангела Меркель ни за что не одобрила бы такую речь, даже напиши я её, она не сумела бы подать её так же, как Обама» — сокрушался он.

Меркель редко репетирует выступления, а если и репетирует, то уж точно не перед зеркалом. Обычно она спокойно читает речи, которые видит впервые. «Почему в её речах столько канцелярщины?» — порой ворчал бывший министр иностранных дел Йошка Фишер. Однако Меркель считает, что постоянно выступать с волнующими речами опасно. Она настаивает на сухом общении не потому, что ей недостаёт ораторского таланта. Многие немцы до сих пор помнят, с какими пламенными речами выступал Гитлер. Меркель на собственном опыте убедилась: язык мой — враг мой. Слова — оружие, которое следует применять осторожно. Лучше быть скучной, но мудрой хранительницей либерального Запада, чем играть с огнём демагогии. Даже блестящие ораторские навыки Обамы, по оценке Меркель, явно не шли ему на пользу.

Ангела Меркель — не единственный современный немецкий политик, воздерживающийся от вдохновляющих речей. Канцлер Конрад Аденауэр, который строго и непоколебимо придерживался демократических ценностей, тоже был известен своими сухими, будто опилки, речами. Современные знатоки жаловались, что Аденауэр, судя по всему, только двести слов и знает, однако его защитники отвечали: «Знай он больше, у него хватило бы ума не использовать их». То же можно сказать и о Меркель.

Уникальная способность эмоционально отстраняться была одним из её важнейших механизмов выживания; она не удержалась бы в политике, если бы не умела её обезличивать, забывая о самолюбии. Такой подход позволил ей противостоять нападкам даже со стороны соперников внутри собственной коалиции: тем потребовалось очень много времени, чтобы признать женщину достойным руководителем. Внутренняя политика вдохновляла Ангелу Меркель редко. И неудивительно: то нужно общаться с не всегда сговорчивыми партнёрами по коалиции, то приходится иметь дело с бундестагом, в котором сотни людей, то необходимо разбираться с «лендер», у каждой из которых свои интересы в рамках продуманной до мелочей системы, где на каждый чих есть свой закон[22]. Естественно, что Меркель скорее была по душе внешняя политика, где больше простора для творчества и где можно свободнее применять исключительные аналитические способности. Ограничения сковывали большинство канцлеров, однако Ангеле Меркель, которой и без того запрещали созидать и действовать всё то время, что она обитала в Восточной Германии, от такого было особенно тошно.

Меркель не слишком любила заниматься экономикой, однако активно развивала её в Германии. В итоге под руководством канцлерин страна стала процветать ещё стремительнее, сместив Францию с положения самой жизнеспособной экономики Европы. В этом большая заслуга предшественника Меркель, Герхарда Шрёдера, который внёс необходимые изменения. Однако Меркель, вне всяких сомнений, управляла развитием немецкой экономики с должной уверенностью и, как мы вскоре увидим, во время глобальной рецессии буквально спасла еврозону.

Однако мир за пределами немецких границ был для Ангелы Меркель значительно более привлекательным. Поэтому она внесла исключительный вклад именно во внешнюю политику. В связи с этим особенно примечательны два события, которые произошли в первые, в относительно тихие годы её пребывания на должности канцлера. Именно они показывают, какой у Ангелы Меркель нрав и подход к политике. Оба события развернулись не на немецкой земле, однако они сильно повлияли на жизнь Германии.

Первое произошло в государстве, которое для Ангелы Меркель стоит на втором месте по значимости после Соединённых Штатов. А именно в Израиле.

В начале весны 2008 года, еле передвигая ноги и часто останавливаясь, чтобы перевести дух, группа пожилых людей, переживших Холокост, поднялась на холм к Кнессету — кубическому модернистскому зданию израильского парламента в Иерусалиме. Мужчины, одетые в ермолки и рубашки с открытым воротом, и женщины в нарядах для Шаббата поднялись на холм, чтобы услышать речь канцлера Германии — страны, которая всего шестьдесят лет назад пыталась уничтожить их народ. Шестеро из ста двадцати членов Кнессета выступили против того, чтобы Меркель говорила речь перед израильтянами «на языке убийц». Им было невыносимо видеть, как сине-белое знамя Израиля развевается на ветру рядом с чёрно-красно-золотым флагом Германии.

Первый канцлер Германии, который обратился к израильскому законодательному органу, не стал начинать свою речь с «языка убийц». Встав рядом с израильским флагом, Меркель, одетая в чёрное, тихо начала говорить на иврите: «Анни модда лахем… Благодарю Господа за то, что он позволил мне поговорить с вами здесь, в Кнессете. — Только после этого она перешла на немецкий. — А ещё спасибо вам за то, что позволили мне говорить на родном языке. Я преклоняюсь перед пострадавшими. Я преклоняюсь перед выжившими и перед теми, кто помог им выжить. Нас, немцев, переполняет стыд за Шоа. Это означает, что для меня как для канцлера Германии безопасность Израиля — вопрос, важность которого не подлежит обсуждению».