Камыши - [43]

Я сел верхом на скамейку, достал ручку и записал в блокнот:

«НАЧАЛЬНИК ПРИЕМНОГО ПУНКТА СИМОХИН. БРИГАДИР ПРОХОР КРИВОЙ. СВИДЕТЕЛИ ЕГОРОВ И КОВАЛЕВ. КОСАРИ».

— Ну а вас в чем же обвиняют, если честно? — спросил я потверже.

— Меня?

— Вас, — повторил я.

Вода переливалась, и лучше всего было сидеть, опустив голову, и смотреть только вниз. Воздух вдруг показался мне бронзовым, погустевшим.

— Нас? А потому, что ракетницу нашу у него… у Назарова… когда тело нашли… Ага? В плаще. А мы, значит, после работы, как сегодня, в Темрюк ехали… На субботу и воскресенье каждый раз уезжаем…

«…УЖЕ ПОЛМЕСЯЦА ТАСКАЮТ. ТУТ НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ РУБЛЬ ЗАРАБОТАЕШЬ. У НАС БЫЛА СВОЯ РАКЕТНИЦА, ЧТОБЫ НОЧЬЮ НЕ ЗАБЛУДИТЬСЯ. МЫ НЕ МЕСТНЫЕ. Я ИЗ АХТАРЕЙ. А САНЯ ИЗ ЕЙСКА. ТАМ РАБОТЫ НЕТУ…»

Голый не спускал с меня глаз и только время от времени вертел на пальце свое кольцо.

«…РУЖЬЕ В ТОТ ВЕЧЕР ОСТАЛОСЬ В ШАЛАШЕ…»

— Мы сперва по лиману шли, а потом уже гирлом, где карава стоит. Ага? Гирло у нас — то же самое, что ерики: соединяют лиманы. А карава — сеть большая колхозная… Но мы сперва по лиману. Дождь пошел…

«…ДОЖДЬ…»

— …Смотрим: лодка, а там Симохин — начальник пункта. У камыша… Мы рубашку увидели белую. Он модный. Стиль… Нейлон.

Голый приподнялся на локте и не сказал, а крикнул так, что его голос вонзился в меня:

— Ты… лопоухий… чего разбрехался?

— Про Назарова, Саня, — икнул Цапля. — Я и говорю: нас обрехали, а мы с тобой, значит, после работы ехали. Ага? Мы рыбой не торгуем, у нас зарплата идет… Нам рыба зачем?.. А Прохор Назарова еще весной на лимане избил. Все знают.

Голый закрыл глаза, как будто заснул.

«…КРОМЕ НИХ В ТОТ ВЕЧЕР НА ЛИМАНЕ БЫЛ СИМОХИН… СИМОХИН… (СТРАННО, В БЕЛОЙ РУБАШКЕ ВЫЕЗЖАТЬ НА ЛИМАН.)»

— А следователь говорит: почему у Назарова была ваша ракетница? А где его собственная ракетница? А мы-то что? Он, может, свою утопил… А за это таскают. Ага? Вы запишите.

Я перевернул страницу:

«…В ТОТ ЖЕ ВЕЧЕР НА ЛИМАНЕ БЫЛ ШОФЕР КИРИЛЛОВ…»

— Вон он и сейчас на пол-литру удит — Кириллов, — показал Цапля на какую-то непонятно изогнутую тонкую фигуру словно выраставшую из воды.

Голый по-прежнему лежал неподвижно и как будто отсутствовал.

— Ну а Степанов-то где был? — спросил я.

Голый открыл глаза, и Цапля, застыв, уставился на него.

Из уток по-прежнему чаще всего нырки. Они подпускали нас очень близко.

Цапля вздохнул, улыбнувшись мне, и чуть повернул лодку. И кажется, он успел произнести монолог перед тем, как у них едва не началась драка.

— Назаров, значит, у нас ракетницу отнял. Не положено. А с ним чего говорить? Подавись. Мы с Саней дальше, в Темрюк. Мотор то у нас… Ага? Барахло. Списанный. Дождь к тому же. Тут опять лодка. Кто? Прохор сидит. А нам чего? Мы, значит, мимо. Соображения-то нет. Нам то еще далеко. А как отъехали порядком — выстрел! Трах! Трах по лиману. Я — на моторе. А Саня — так. Думаем, что такое? Но Назаров-то влево, как будто к нашему шалашу, а стрельнуло-то вроде там, где мы бригадира Прохора видели. А мы уже в гирле как раз, где карава колхозная. Но мы караву не трогали, у нас своя сеть есть. А возле каравы лодка. Инспекция!.. А там, смотрим, Степанов. Мы ему крикнули, а он в лодке под брезентом. Увидел нас и с перепугу — бамц — ракету! Кто, говорит, стрелял?..

«…СТЕПАНОВ ДАЛ РАКЕТУ… У КОСАРЕЙ ЕСТЬ СЕТЬ…»

— …Еще — бамц! Потом мотор завел и тикать. Ага? А у нас рыбы не было. Нам рыба зачем? Мы не колхозники. Мы и следователю на очной…

— Так Степанов-то?.. Он в чем виноват — Степанов?

— А как же? — удивился Цапля. — Назарова убивают, а Степанов спит. Они же вместе дежурили. Вот Назарова и убили. Только мы с Саней видели, а то бы ему сошло. А может, он специально спал? Прохор Назарова подстерег, а Степанов проспал на дежурстве. Дружки? Да? Собутыльники. Какой же он инспектор?

И тут Цапля привстал, потянулся за спичками, нажал рукой на весло, торчавшее из-под тростника, и среди зеленой подстилки я вдруг увидел широкий серебристо-красный сазаний хвост. Он был почти прозрачный, упругий и, мне показалось, вздрагивал. Приглядевшись, я различил еще несколько больших рыб, укрытых тростником, тростником замаскированных.

Я поднял голову, услышав крик Голого.

Сперва пошевелилась меченая нога, потом другая, левая рука на борту, изо рта ругань, и он взлетел, подняв эту свою проштемпелеванную ногу — НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ, — и закрыл своим телом воду и солнце.

Лодка качалась.

— Ну, чего, Саня? Чего? — закрылся руками Цапля.

— Дешевка… — обрушилась на него матерщина.

— А я же говорю: косари мы. Косари, говорю, Саня. Мы-то ни при чем. Ага?

Это «косари» звучало у него почти как алиби.

— Павидла… паровозом пойдешь на суде… Главным пойдешь…

Поднимаясь, Голый разбросал ногами тростник, и я увидел, что рыбы под ним гораздо больше, чем я предполагал. Лещи, судаки и сазаны…

Мне пришлось взяться за борт, так нагнулась лодка, едва не зачерпнув воды.

Цапля, прикрываясь руками, шагнул ко мне, точно искал защиты. И все же не увернулся.

— А я, Саня, ага? Все как надо. У нас мотор-то, куда уйдешь. Ведь не мы же, Саня… Назаров, может, свою ракетницу утопил…

— Оторва!

— Я, Саня… Мы ж, Саня… — Он сплюнул кровь. — Ага?