Камыши - [152]

А ведь я еще там, возле столовой, почувствовал, что это не просто выходка какого-то случайного пустившегося в загул интеллигента. Зачем мне понадобилось проверять это? Ее-то я мог пощадить.

— Виктор Сергеевич, — подняла она голову, словно что-то обдумав и взвесив, — пообещайте только одно, что бы вы ни решили, что бы вы ни подумали обо мне завтра, послезавтра, — она повернулась и положила руку на папку. — Пообещайте, что вы дадите прочесть мне это до конца, если, конечно, не уедете. Я вам потом расскажу, почему мне это необходимо. И может быть, расскажу, почему я всегда так завидовала вашей Каме. Пообещайте…

— Но я пока не собираюсь уезжать, Вера. Я намерен закончить эту работу здесь, — ответил я. — А кроме того, у меня в Темрюке есть еще и другие дела. Да ведь ничего и не случилось…

— Мне, конечно, неприятно, и я готова извиниться за него, — с горечью, но и с подчеркнутой независимостью произнесла она. — Но только не поймите так, что… Впрочем, что уж… лучше правда… Если бы это был чужой человек, я знала бы, как избавиться от его преследований. Если бы это был чужой человек, — ее голос стал тверже, — я, возможно, была бы едва ли не самой счастливой женщиной на этом свете. Но, возможно, и я виновата тоже… Вы ведь однажды уже могли видеть этого человека, Виктор Сергеевич.

— Да, мне тоже так показалось, — ответил я. — В Ростове, в ресторане, вместе с вами и Глебом Степановым. («Но только он изменился почти до неузнаваемости. Его трудно узнать», — нет, этого я не сказал.)

— Это мой муж, Виктор Сергеевич, — с каким-то холодным спокойствием выговорила Вера.

(«Я же это понял, Вера, Вера. Я сам понял», — и этого я не сказал тоже.)

Пока этот человек был где-то далеко, он был для меня всего лишь понятием, условностью, с которой я даже свыкся. Но теперь, вынырнув из этого моря, он сразу же неумолимо встал между мной и Верой, разделив нас. Она была его женой. Его. Его… Его женой.

— И признаюсь вам, что даже не раз и не два думала… почти хотела: лучше бы вы уехали из Темрюка… только не подобный вечер. Я знала, боялась, что это случится. Я как будто стеснялась сама себя. Я потому всегда торопилась встретить вас на остановке. И вот сегодня первый раз я забылась и оставила вас одного…

— Что вы, Вера?! — меня потрясло это признание. — Неужели… вы решили меня опекать?

Мне вдруг почудилось, что она сейчас встанет и уйдет. И я буквально телом ощутил какую-то налипшую на меня и уже несмываемую пленку.

— Ох как все это нехорошо, — вздохнула она. — Как я в самом деле завидую вашей Каме, Виктор Сергеевич… Помните, прошлый раз на остановке, когда вы уезжали, — она говорила медленно и как-то жестко. — Мне вдруг показалось, что я увидела за деревьями этого… Глеба Степанова. И я испугалась. Это был какой-то шок. Я испугалась, что он увидит нас и позвонит, сообщит мужу в Керчь, и тот приедет сюда. Так наверняка и случилось, хотя он и давал мне слово не приезжать. Но в тот вечер у меня действительно был шок. Ваш автобус ушел, а мне стало стыдно. И стыд, и даже самая настоящая ненависть к себе. Я так сразу увидела… ясно увидела, что запуталась, что уже чего-то боюсь, и ведь так уже будет всегда! И это судьба. И я сказала себе, что не должна больше встречаться с вами, что это положение двусмысленно, что это все равно ложь… между нами ложь, что из этой лжи ничего не может выйти доброго, что это опять распад души. А откуда взять силы, чтобы изменить свою жизнь. Так я решила. Но что значит решила? Я тут же почувствовала, что это уже невозможно, что пусть все, что угодно, но… что, наверное, есть еще и другой выход… что я должна рассказать вам всю правду. В конце концов мне скоро тридцать. Вы женаты, я замужем… Такой я нашла для себя выход… И опять это было не то. Я поняла, что слаба и для этого, что это все равно ложь, что это только цепляние за жизнь, что нет, нет, ничего невозможно. Ведь от прошлого не уйдешь…

— Но ведь вы же сразу, Вера, сказали мне, что вы замужем. И не было никакой лжи. — Теперь во мне колотилась только одна эта мысль: что сейчас я уеду, а Вера так или иначе останется с ним, раз он приехал. Она все равно останется с ним, потому что она его, его жена.

— Была, все равно была ложь, Виктор Сергеевич, — повторила она. — Я замужем, а ведь встречалась с вами, хотела вас видеть, говорить с вами каждый вечер. Это все равно была ложь, все тот же распад личности, и я не знаю, что вы могли думать обо мне. Это тоже мучило меня. Я чувствовала себя в каком-то панцире. Ведь в буквальном смысле озиралась по сторонам, когда шла рядом с вами. Что я пережила, когда первый раз, помните, мы сидели в столовой. Я думала: вдруг он сейчас войдет? А потом я даже не могла пригласить вас к себе в дом… Ну что, ну какая это жизнь, когда вместо души — пружина? Поневоле слушаешь себя: вот-вот лопнет… Виктор Сергеевич, почему мы не могли встретиться пять лет назад? Даже четыре…

Я снял куртку и накинул ей на плечи. Она сначала как будто не заметила этого, но уже в следующую секунду встала и протянула куртку мне.

— Видите, вам нужно уезжать, Виктор Сергеевич, — сказала она решительно. — Так будет лучше, и мне будет спокойнее.