Камыши - [151]

Эх ты, боже мой, до чего же пригодился бы нам сейчас самодельный облупившийся рыжий катер-теленок, чтобы я на своем лице почувствовал ее развевающиеся волосы, чтобы мы пронеслись, пропрыгали вдоль этого побережья, переполошив всех чаек, а волны от катера, шипя, наползали на песок, а потом мы вышли бы, обнявшись, насквозь пропитанные и пахнущие морем, и высушенные тем воздухом, который заполнил бы нас целиком, и, пошатываясь, побрели, чтобы свалиться на землю! Как же нам повезло, что это осень, что берег совсем пустой, а закат еще сочней, чем обычно! И даже уже не закат, а догоравшая над противоположным берегом узкая багряная полоса.

— И не знаю, я не знаю, что еще сумела вычитать, — сказала Вера, опустила ноги, как-то машинально поймала ими туфли, но тут же снова сняла их. — Вы дали этому человеку право страдать. А это значит, что он человек глубокий. Он обладает этим достоинством. Разве мы… Ведь каждый из нас… Бывают ошибки, за которые, наверное, уже нельзя расплатиться. Ему надо выстрадать свою правду, чтобы она стала настоящей. И правда, и любовь. Вот именно выстрадать, чтобы понять себя, чтобы очиститься, вот как этот старик в лодке. Вы ведь дали ему это качество как награду?

Я кивнул, осознав, что она вычитала в рукописи что-то очень свое. В голове у меня по-прежнему была эта встреча с человеком, который размахивал магнитофоном.

— И знаете, Виктор Сергеевич… Ведь знаете, какой всегда хочется книги? Такой, которая помогала бы… Нет, не просто жить, а жить душой. Верить, что человек может жить душой… Так надо, даже если это почему-то наказуемо…

Каким-то остатком сознания я понял, что стало темнеть и, кажется, посвежело. Что же происходило со мной и Верой? И никогда не было подобной, как будто пробитой осколками, лодки, и целой тучи чаек, и выползшей, подобно кукишу, над холмистым крымским берегом луны, да, именно подобной кукишу, который специально для меня был подсвечен магнием. За все время нашего знакомства я ни разу не обнял Веру, не прижал к себе, не поцеловал. И кажется, для подобной агрессии не было более подходящего случая, чем этот. Мы сидели совсем близко, и я мог сейчас невзначай положить руку ей на плечо или даже на колено, если сесть еще ближе, чтобы наши плечи касались. Но я, кажется, непоправимо опоздал с этим.

— А знаете, Виктор Сергеевич, когда копаешься в земле… Ведь, как правило, самые рядовые находки: дешевая посуда, глиняные горшки, аляповатые миски, чашки… И вдруг среди этого… самое поразительное, что в этом же слое… вдруг следы совершенно другого, особого, одержимого человека… страдальца, мастера, который тратил всего себя на какую-нибудь одну камею или на какую-то чудо-вазу, над которой он и плакал и слеп. И вот эти-то находки… Важна не цена, а важна нравственность. Такие вот, мне кажется, и связывают со всем человечеством. И знаете, наверное, можно простить такому человеку даже лишний стакан вина. Но вот если за душой ничего… — Она неожиданно повернулась в мою сторону и, мне показалось, смутилась. — Но я хотела бы прочесть еще раз, Виктор Сергеевич. Если, конечно, вы можете мне оставить на вечер или два эту папку. А потом я надеюсь прочесть до конца…

Она смотрела на меня, а я понял, что все на свете проспал: и ее крепкие колени, и ее вздрагивающие губы, для которых могло найтись занятие получше, чем произносить слова на теплом пустом пляже. Перед моими глазами все так же маячил рыжий катер, на котором блестели медные буквы: «Теленок». Но и белый катер — тоже, причем вполне реальный… А возможно, я хотел разглядеть что-то очень важное сквозь опущенные сейчас пряди волос Веры, обнимавшей свои ноги, ссутулившейся и снова покачивавшейся как изображение на экране, который демонстрировал чересчур красивую лунную дорожку, перевернутую лодку на берегу, край обрыва и силуэт женщины-рыбачки, словно с терпеливой надеждой поглядывавшей в море, где не виднелось уже ничего: ни другого берега, ни чаек. А может быть, и она тоже заметила этот действительно пронесшийся белой точкой катер?..

— Очень смешная история, — решился я. — Понимаете, Вера, пока вы читали, я встретил человека, который приревновал меня к вам. И он даже просил меня передать вам какой-то магнитофон…

— Сейчас? — повернулась она ко мне. — Вот сейчас?

— Да, на берегу, возле столовой, — ответил я.

Когда я сказал все это, она разогнулась и, словно не веря, вглядывалась в меня, застывшая и с неожиданно вытянутой шеей.

— Он, конечно, был пьяный?

— Ну не так чтобы очень, — попытался я улыбнуться. — На ногах, во всяком случае, он стоял. — Зачем, зачем нам нужна была сегодня, в такой вечер, эта правда, которую я сейчас узнаю?

Вера кивнула мне, потом повела головой, словно хотела с себя что-то стряхнуть, сжалась еще больше и вздохнула. А ведь я как раз хотел избавиться от этой правды, когда решился сказать об этом.

— Значит, он все же приехал… Он, конечно, попытался вас оскорбить, задеть?

— Ну что вы, Вера?! Он даже приглашал меня на катер. Да и ничего в общем не было…

— Господи, как я всегда, каждый день боялась, — наклонилась она, спрятав лицо в ладони. — Я знала, — сказала она глухо и теперь даже как будто спокойно, почти отвлеченно.