Камуфлет - [30]
— А вопрос-то в чём?
— Как следует выбрать их расположение, по какому принципу?
— Принцип? Экономический. Близость к ресурсам или потребителям; инфраструктура, наконец. Не пойму, к чему это всё?
— Сейчас, сейчас, — он с трудом сдерживал смех. — А как насчёт лингвистического правила? Точнее, подобия названий?
— Не понимаю вас.
— А вот представим такое: все, все до единого крупнейшие объекты оказались в географических пунктах с близкими названиями. Конкретно — две последние буквы одинаковы. Какова вероятность совпадения?
— А число объектов?
— Полтора десятка, что на самом виду.
И чего это он лыбится? Допустим, Петербург, Екатеринбург, Оренбург. Всего три, не то. А если так: Омск, Томск, Новосибирск, Красноярск, Алапаевск. Не, тут города, не объекты. Чушь какая-то.
— Пятнадцать однотипных — и одинаково заканчиваются?
— Именно так.
— Шанс меньше миллиардной. Нереально.
— А если всё же…
— Чудо. Тогда это было бы чудом.
Господин Никто почеркался на пустом листе. Повернул текстом вниз. Подтолкнул по лучистой глади стола в мою сторону.
Бумага оказалась ровно между нами. А мистер-то — с подходцем: дескать, ничего не навязываю. Хочешь, бери сей листочек, а не хочешь — дело хозяйское.
Я медлил, тревожило недоброе предчувствие: эта бумага — нехорошая. Она способна повредить мой рассудок. Может, не надо, а?
Придвинул листок. Ладонью накрыл. В руку взял. Перевернул. Пробежался взглядом. Похолодел.
Не может быть! Потому что не может быть никогда!
Вот что я прочёл.
Сквозь серую пелену едва доносится голос Вождя. Что он там бубнит? Русские валом валят в Британию… Англия нашими наводнена, и особенно — Лондон… Аэропорт Хитрово...
Да тут и без Англии крыша едет. Таких совпадений не бывает! А… а может он мне голову морочит? И на самом деле аэропортов с такими названиями не существует? Как же я сразу-то не допёр! Окружить меня заданными мыслями — для Генерального что два пальца об асфальт. Под красную вспышку-то…
Лицо Вождя вновь размылось; вместо чёрных очков появилось пенсне без оправы. Смена обличий, на что это похоже? Нет, пока не пойму — с места не стронусь.
Многоликий Шива? Не то, не то. Оборотень? Тоже мимо, ведь я точно знаю, что это он, Генеральный. Смена масок, как у Райкина? Не-а, лицедейством тут и не пахнет. Ему не скажешь, мол, у вас ус отклеился.
Разгадка рядом, ключевое слово вспомнить… Есть!
ДЖОКЕР.
Игральная карта, ей любая роль по плечу. Хочешь туза — пожалуйста, даму желаешь — нет проблем. Но кто задаёт джокеру нужный образ? А что, если тут обратная связь? Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. И более того, как хотели бы наречь, невольно.
Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Какой матёрый человечище!
А Вождь, теперь низенький да грузный, китель белый накинул, с золотыми позументами. Так, так. Волосы, вперёд зачёсанные, и да, пенсне на чёрном шнурке без оправы.
Трубку раскурил. Оба-на! Капитан Врунгель — лукаво улыбается.
— На лице вашем печать сомнения, Александр Павлович. Желаете убедиться в линейности факта? — кивает на листок с невозможным перечнем. — Прошу, вот выход на Материк.
Двери, что я принимал за балконные, отворились, словно распахнутые невидимым дворецким. В широком проёме виднеется скамья на Лубянке и мой дубль, сидящий в недвижимой позе. Я в кадре, и всё идёт как надо.
Генеральный взмахнул рукой:
— На свободу с чистой совестью. До кассы Аэрофлота пятьсот метров. На стеночке там схемка висит. Настоящая, бумажная. Вот и уверитесь в подлинности списочка.
Но эта коварная улыбка…
— Удивляюсь я на вас, Христофор Бонифатьевич. За идиота меня держите? А на табличке что напишут? Он слишком много знал и умер от кессонной болезни?
— Помилуйте! Ни одной ступеньки до самой скамеечки. Строгая горизонталь, линейные законы соблюдаются.
Вот оно что… Кабинет его, весь целиком, лифтом оказался — из виртуала в реал. Чудо завтрашней техники. Сколько оно может стоить? («M-да, Василь Иваныч, дверцу я бы купил»).
Пустое, бумага настоящая. Да и не стал бы Вождь блефовать, не тот уровень.
— Всё сомневаетесь? Понимаю, привычка к научному мышлению. Как там господа учёные говорят? Один результат — не результат? Ещё улики нужны?
Генеральный на глазах похудел; лицо обросло седой бородой и усами, а пенсне обернулось очками в металлической оправе с круглыми стёклами.
Нет нужды гадать, кто это. Величайший учёный, столь чтимый на Западе и малоизвестный у себя на родине. Академик Вернадский.
Деваться некуда.
— Дополнительные доказательства? Неплохо бы.
— А странное не вспоминается? Стёклышки в детстве коптить не доводилось?
Я обомлел. Очевидно, речь его включала кодовую фразу. И сей ключ распахнул огромную, толщиной полвека, дверь, закрывавшую вход в мою память.
Оказалось, кое-что я не забывал никогда. Просто вспоминать охоты не было. И даже не так. Кто-то противился, до поры до времени. Время настало. Всё сошлось.
Валька Девятаев, затмение, ночь среди дня, вой собак и молчание птиц.
Только вот погасло оно странно. Тёмный диск Луны точь-в-точь наложился на сияющий солнечный круг. Тютелька в тютельку, как тарелки из одного сервиза.
