Кампанелла - [19]

Большую часть суток он сидел в полной темноте. Одиночка не имела окон. Заключенным разрешалось пользоваться светом с семи утра до четырех часов дня. Но надзиратели, выгадывая на всем, обходили даже это предписание. Как правило, лишь на время еды приносили они в камеру огарок свечи или коптящий фитилек на глиняном блюдечке масла. Едва узник успевал покончить со своей скудной порцией, как тюремщики тут же забирали свечу.

Томмазо старался не потерять счет времени, но нередко по датам протоколов он обнаруживал, что ошибся на день, а то и на два.

На допросы Кампанеллу водили по темным галереям. В застенке, где его ждал инквизитор, чуть шипя, горели факелы. Всю зиму Томмазо не видел солнца. Однажды весной его повели к Трагальоло другой дорогой.

Впервые за долгие месяцы перед ним открыли дверь, выходившую на тюремный двор. Солнце! Он зажмурил глаза. Какое это было счастье! Словно чья-то ласковая рука гладила щеки! Кампанелла жадно подставлял лицо теплым солнечным лучам…

Еще в юности, увлекаясь Телезием, он научился видеть в солнце вечный источник тепла и жизни. Солнцу должны поклоняться люди!

Он любил его всей душой. Он писал об этом стихи и был убежден, что для людей, отбросивших христианскую религию, именно солнце станет олицетворением всех сил природы.

И государство, где люди живут общиной, государство, которому принадлежит будущее, Кампанелла мысленно называл Солнечным государством, а его столицу — Городом Солнца.

Всю зиму его держали в темной, холодной и сырой камере. Его мучил ишиас. От кандалов на руках и ногах образовались незаживающие раны. Но, несмотря на все усердие инквизиторов, они так и не добились своего. Трагальоло не скрывал, что если бы Кампанелле и удалось опровергнуть все показания Лонго, в глазах Святой службы он бы по-прежнему оставался человеком крайне опасным. Инквизиция имела в своем распоряжении материалы, показывающие его истинное лицо. Когда Кампанеллу однажды ввели в комнату где проходили допросы, он увидел на столе у генерального комиссария рукописи, украденные у него в Болонье. Вот, оказывается, кто вдохновлял воров! Предчувствия его тогда не обманули. Он был уверен, что кража подстроена инквизицией.

Трагальоло не только внимательно изучил «Философию, основанную на ощущениях». Он, не жалея труда, тщательно разобрал все его заметки, выписки из книг, письма. Можно было оставить в стороне прошлое Кампанеллы — связь с еретиком Авраамом, бегство из монастыря, первую сочиненную в юношеской запальчивости книгу и расценивать их как грехи молодости, за которые он поплатился годом тюрьмы, отбытом в Неаполе. Но как повел он себя в дальнейшем? Он пренебрег приказанием орденского начальства и, вместо того чтобы вернуться в Калабрию, своевольно уехал на север и, скрываясь под чужим именем, продолжал жить вне монастыря. А главное, что он писал все это время? Извлек ли он урок из тех бед, которые свалились на его голову благодаря книге, направленной против Марты? Приговор, вынесенный в Неаполе, обязывал его придерживаться учений св. Фомы Аквинского и осуждать идеи Телезия. А что делал он? Рукописи, захваченные в Болонье, а также взятые при аресте в Падуе, давали яркое представление о его занятиях. Он восторгался безбожником Демокритом, читал запрещенные книги, увлекался оккультными науками. В трактате «О смысле вещей», который он восстанавливал в Падуе, он не только не отрекся от идей пресловутой «Философии, основанной на ощущениях», а развивал их дальше. Он должен был опровергать Телезия — он не сделал этого. Более того, когда Кьокко выступал с книжкой против Телезия, Кампанелла тут же набросился на Кьокко и написал «Апологию Телезия»!

Кампанелла оспаривал утверждения Трагальоло, уверял, что трактат «О смысле вещей» не имеет ничего общего с идеями Демокрита. Когда комиссарий предъявлял ему компрометирующие выписки, сделанные его собственной рукой, Кампанелла, не моргнув глазом, заявлял, что какой-то его недруг нарочно отрезал вторую половину листа, где было написано их опровержение. Трагальоло хотел заставить Кампанеллу согласиться, что многие его мысли, рассыпанные по различным рукописям, прямо противоречат идеям, защищаемым церковью. Но спорить с Кампанеллой и ему, опытному богослову, было очень трудно. Кампанелла умудрялся любому хоть сколько-нибудь порочащему высказыванию придать невинный смысл и истолковать его так, будто оно, напротив, написано в поддержку самым ортодоксальным взглядам.

Единственное в чем Кампанелла соглашался с генеральным комиссарием — это в том, что он действительно всегда высоко ценил Телезия и выступал в его защиту. Томмазо не отрекался от своего учителя. Но у Трагальоло не было оснований для торжества. Кампанелла, настаивая, что любовь к сочинениям Телезия не может считаться преступлением, формально был прав. Ни одна из книг козентинского философа до сих пор не была официально внесена в «Индекс». Кампанелла просил дать ему возможность писать и брался в короткий срок разбить всех врагов Телезия. Трагальоло понял, что никакими аргументами ему не удастся припереть Кампанеллу к стене. Напрасны были все ловушки — Томмазо ухитрялся вывернуться из самого тяжелого положения. Даже Трагальоло при всей своей учености смог в конечном итоге противопоставить разящим аргументам Кампанеллы только один старый, испытанный довод — пытку.