Камероны - [64]

Женщины вывели их из Сент-Бакстона и пошли вместе вверх по откосу, помогая пони тащить груз; приезжайте еще, говорили они, приезжайте скорее, потому что для них это было все равно что манна небесная – еще бы: получить деньги за то, что валяется на берегу.

Гиллон понимал, что негоже так вести себя, но без ее ответа уехать не мог.

– Как вас звать? – наконец спросил он, когда они взобрались на откос и пора было расставаться.

– Бет.

Он не посмел спросить, замужем ли она. Впрочем, ничто не указывало на это.

– А фамилия?

Она посмотрела на него своим ясным, открытым взглядом, и глаза ее были цвета воды в заливе. Все у нее было как надо, у этой Бет с. высокой грудью, – все отменное.

– Акстхольм.

Так оно и есть – древняя кровь викингов, героиня саг и легенд, мифическое существо, представшее во плоти перед ним. У Гиллона голона шла кругом – он, как говорили в Питманго, «совсем тронулся». Гиллон чувствовал, что влюбился – вторично в жизни.

– Такой ошибки, пап, ты еще никогда не делал, – сказал Эндрью, но Гиллон лишь покачал головой и улыбнулся.

– Нет, нет, – сказал он, искренне веря тому, что говорил, – они будут иметь огромный успех, вот увидишь. Успех!

7

Где-то неподалеку от Кроссгейтса маленькая лошадка сдала. Без всякого предупреждения. Вдруг остановилась – и все. И не из упрямства – просто выдохлась.

– Совсем как славный честный маленький шахтер, – заметил Роб-Рой. – Ей бы уже давно остановиться, а она все идет и идет, пока не рухнет.

Они нашли воду, чтоб напоить лошадь, потом снова вывели ее на дорогу и привязали сзади к фургону.

– А теперь что мы будем делать? – опросил Роб-Рой.

– Возьмем оглобли и впряжемся вместо лошади, – сказал отец.

– О, господи, а где же наше достоинство, мы уже и людьми перестали быть? – вздохнул Роб. – Нет, я готов толкать но тянуть не стану.

У них были с собой овсяные галеты и немного воды – Роб поделился своим обедом с лошадкой, – затем они впряглись в упряжку и потащили фургон. Сначала было совсем не трудно. Кто-то улюлюшул им вслед, когда они проезжали через Кроесгейтс, но они слишком устали, чтобы обращать на это внимание. День клонился к вечеру и заметно посвежело, но они вспотели, как лошади.

– Сомневаюсь, – бормотал Гиллон, – сомневаюсь. – Но как только они увидели впереди холмы Питманго, он уже не сомневался, что они доберутся до места, даже если кому-то придется сбегать домой и привести всю остальную семью, чтобы вывезти воз. Тут они остановились попить воды: крошечный ручеек вился у края вересковой пустоши.

– А может, это и пить-то нельзя – откуда мы знаем? – заметил Эндрью.

– Да нет, это вода вполне хорошая, можешь не волноваться, – сказал Роб.

– А ты откуда знаешь?

– Просто она должна быть хорошей, – сказал Роб, опустился на колени и, зачерпнув воду рукой, попил, а потом побрызгал себе на лицо и на шею.

– Если я помру, ты будешь виноват, – сказал Энди.

– Кому от этого будет легче? Я ведь умру на несколько минут раньше тебя. – Роб повалился плашмя на вереск. – И ты отправишься в буржуазный рай, а я отправлюсь в рай для трудяг. И раз в год, в День освобождения углекопов,[21] буду попивать с трудягами пиво, а ты будешь тянуть чаек, и мы в знак приветствия помашем друг другу.

Тем временем Гиллона начал смущать запах, исходивший от фургона.

– В раю не бывает пива, – сказал Эндрью.

– Пиво и есть рай.

Тут они поднялись с земли, но от короткой передышки у них лишь затекли ноги. Гиллон пожалел, что они решили остановиться. Повозка теперь казалась еще тяжелее. Раковины были переложены морскими водорослями, ламинариями – Гиллон предполагал использовать их потом: одни варить, а другие пустить на подкормку огорода, и теперь он надеялся, что запах, который он учуял, исходит от высохших за день ламинарий.

– Кстати, Энди, – заметил Роб-Рой, – когда бог будет пролетать мимо тебя, не забудь отставить мизинец.

Теперь им пришлось совсем уж туго, потому что возле первой шахты дорога пошла круче в гору. Пыль поднималась столбом, и бочки, и верши для крабов, и водоросли, и сами раковины покрылись ею так же, как и трое людей.

– Просто трудно поверить, что мы сегодня проделали путь до моря и обратно, – заметил Гиллон.

– Не так уж трудно, если иметь нос, – сказал Роб. Гиллон почувствовал, как у него дернулось лицо. Значит, не только он – все они учуяли запах.

– У нас такой вид, точно мы вылезли из шахты, где добывают бурый уголь, – заметил Эндрью, но никто не поддержал разговора: все берегли дыхание на подъеме.

Гиллон надеялся, что они больше не будут останавливаться, но силы подходили к концу. Достигнув высшей точки подъема, где стоял большой старый дуб, они, не сговариваясь, разом остановились и повалившись на землю под деревом, уставились сквозь его густую рыжую листву на последние лучи заходящего солнца.

– По-моему, надо по три пенни за штуку, – заметил Эндрью.

– Что ты сказал?

– По крайней мере по три пенни за раковину. Меньше нельзя просить.

Роб-Рой разом сел.

– Нельзя просить? Нельзя? Господи боже мой, мы же купили их меньше чем по пенни за штуку, а ты хочешь просить три? Почему бы тебе в таком случае не взять ружье и не приставить его к груди твоих земляков? – Роб-Рой не говорил, а кричал.