Камер-фрейлина императрицы. Нелидова - [149]

   — Да, мне шестьдесят четыре года, ваше высочество.

   — Полноте, мадам, кто бы мог вам их дать! Ваше знаменитое очарование не угасает со временем.

   — Благодарю вас, ваше высочество. К тому же моя жизнь протекала и будет протекать вдали от двора.

   — Но вдовствующая императрица продолжает настаивать на ваших приездах. Ваша воля — уклоняться от них.

   — Я бесконечно признательна вдовствующей императрице за понимание моих странностей. К тому же придворная жизнь превосходит намного мои материальные возможности, но и вполне удовлетворяет меня.

   — Как бы то ни было, мадам, если бы вы ответили ещё на один давно донимающий нас с братом вопрос: что стало причиной вашего ухода из дворца при жизни императора, да нет — ещё великого князя? Все говорят, император с бесконечным уважением относился к вам, и это вы настояли на своём отъезде. Ещё раз простите мою солдатскую прямолинейность: я же знаю, никто не занял вашего места в мыслях и чувствах императора. Во всяком случае, тогда, когда вы приняли решение об отъезде.

   — Мне трудно поверить, что моя скромная персона через столько лет продолжает занимать мысли сыновей императора.

   — Но это так, мадам, и если вы не сочтёте нужным удовлетворить моё просто непристойное любопытство...

   — Почему же, этот ответ вы должны знать. Он уничтожит многие кривотолки, существовавшие при дворе. Но сначала позвольте мне начать с вопроса.

   — Спрашивайте, мадам, конечно же спрашивайте!

   — После поражения под Аустерлицем вы продолжали сражаться против наполеоновских войск, не правда ли?

   — Вы сами об этом сказали, мадам.

   — Но вы же стали на сторону тех, кто считал целесообразным заключение с Наполеоном мира: стол переговоров вместо поля брани.

   — Да, нас не совсем справедливо стали называть французской партией. Но людские потери, не говоря о мирном населении, были так велики и нескончаемы!

   — В своих беседах с покойным императором ещё до его вступления на престол мы сами не заметили, как образовались две партии, становившиеся год от года всё более непримиримыми. Император видел панацею ото всех бед в философии Фридриха Великого, я принадлежала к тем, кто склонялся на сторону французских философов.

   — И это приобретало такое значение?

   — Но мы же взрослели и — старели, ваше высочество. А с возрастом убеждения приобретают всё большее значение для человека, заменяя юношеский пыл чувств и впечатлений. Прусские офицеры начали год от года заполонять Гатчину, вторгаться в мысли и чувства императора, как сказал когда-то граф Нелединский, прусский сапог опрокинул, в конце концов, французский светильник разума.

   — И вы, мадам?

   — Я предпочла уйти от становившихся слишком острыми каждодневных споров. Все старые друзья императора уходили один за другим. Я не составила исключения.

   — Но и несомненно ускорили этот исход.

   — Кто знает, ваше высочество, кто знает.

   — Вы непримиримы, мадам. Я слышал это от многих.

   — Непримирима? Наверно, это можно определить иначе: я слишком уважала моего императора и слишком хорошо знала, какими блестящими способностями он обладал, чтобы ограничивать их жёсткими швами прусского мундира. Но, ваше высочество, у меня невольно возник вопрос: почему вам пришлось отказаться от прав на престолонаследие? Грудзинские, насколько я помню, древний польский род. Они ничем не могут унизить российского царствующего дома. К тому же Антони Грудзинский был удостоен едва ли не в 1780 году графского титула в Пруссии.

   — Всё верно, мадам.

   — Тогда к чему подобная жертва? Вас готовили к царствованию. У императрицы Екатерины была идея возвести вас на византийский императорский престол. Отсюда и ваше имя. Вы готовы и можете править.

   — Таково было условие императора Александра Павловича, при котором он согласился на мой развод, мадам. Я не собирался торговаться.

* * *

Вчера хоронили здесь старуху Рибасову. Ей было 89 лет, а всё ещё была бодра, жива и одевалась, как щеголихи за пятьдесят лет одевались. Деревень, говорят, не оставила, а дом и деньги. Та часть, где живёт Блом, досталась Горголию, а другая — на Марсово поле — князю Долгорукову. Впрочем, это два дома.

К.Я. Булгаков — брату. 23 сентября 1822.

Весьма замечательно, что, несмотря на преклонность лет своих, Настасья Ивановна ходила с лёгкостью молодой женщины и даже не имела ни одного седого волоса на голове, но ещё замечательнее — это непостижимое стечение эпох: Настасья Ивановна скончалась в день вступления ко двору Екатерины, а похоронена в самый день коронации покойной императрицы.

Из «Некрологии» А.И. де Рибас в

«Отечественных записках». 1822.

Е.И. Нелидова, Селестин, баронесса Ю. Криденер

   — Мадам, к вам какая-то знатная дама. С гербами на карете. И незнакомом именем. Вот её карточка, мадам. Она очень нетерпелива. И горда. Если вы согласитесь её принять...

   — Баронесса Юлия Криденер. Действительно, неожиданность, тем более мы незнакомы. Но проси, Селестин, конечно, проси.

   — Мадам, пусть вас не удивляет мой визит. Его идею мне подсказало посещение мастерской живописца Левицкого. Вы помните такого?

вас за него, какие бы поводы ни привели к нему. Для меня вы прежде всего автор романа, который прочтён не один раз.