Каменный пояс, 1988 - [17]

Теперь, когда Марина почувствовала себя свободней, раскованней, Липову тоже захотелось вступить в общую беседу, и он попробовал вернуться к разговору об их институте и спросил:

— Марина, а этот чудак, Сигма Моментов, еще преподает?

Она тоже очень быстро взглянула на Липова, и так рядом оказался, так чуден был взгляд ее глаз!

— Кто? — переспросила Марина.

— Сумма Моментов, — пояснил Липов, заставляя себя вновь представить облик их доброго учителя, но эти глаза мешали.

— Старичок. Сопромат, ведет, — вмешался Мотя, — козлиным голосом говорит.

— А… — вспомнила Марина, — да, преподает.

— Найти бы такой длины лесину, достать этого старикана, — сказал Каминский. — Он меня на дипломе чуть не засыпал.

— Матвей Васильевич… — укорила его Марина.

— Бог с ним, — махнул он, не поддержав начатый Липовым разговор.

Марина взглянула на их ружья, поинтересовалась:

— А где же дичь? Только ноги, видно, убили?

— И не спрашивай. Ладно, хоть себя донесли. Я, поверь, Марина, из-за несчастной утки сам чуть не убился, пластом на осоке лежал…

Каминский стал живо рассказывать о случае на озере, представляя все в лицах, по-охотничьи привирая. Липов поправлял его, но Мотя был уже в ударе и только отмахивался, чтобы не мешали. Переменчивую в настроении Марину тоже было не узнать. Она неотрывно смотрела в блестящие азартом глаза Каминского, улавливая, переживая каждое его телодвижение. И уже запросто, по-домашнему расположилась за столом — расстегнула верхние пуговицы пальто, приоткрыв белизну шеи, лицо ее слегка алело. Две продолговатые узкие варежки забыто лежали на краю стола.

Теперь казалось, что и должна была прийти к ним Марина, ее одну они только и ждали. Вроде бы божьей милостью послана она сюда, так стало непринужденно и весело в кафе. И не замечалось совсем, как бежит время. Не докучал своей монотонностью ветер за стенами. Смешно было вспомнить, как совсем недавно они с Мотей крутили головами, оборачиваясь на каждый хлопок двери.

Тут Мотя прервался и взглянул на Липова, на стол с пустой посудой.

— Павел, что же мы? Разговоры разговорами, но давайте еще…

— Может, достаточно… — попросила Марина.

— Что ты, Марина, когда еще так посидим!

— Конечно, — поддержал его Липов и прошел в буфет.

Буфетчица озябшими пальцами подбивала на счетах свою выручку, и Липов подождал, прислушиваясь к тишине пустого зала, к гулу ветра над крышей и к негромкому разговору Моти с Мариной.

Когда он вышел в зал, то заметил, как Марина быстренько высвободила свою руку из-под ладони Каминского, скользнув ею по столу, и они оба, чуть подавшись назад, отстранились друг от друга. Марина опять слегка покраснела и издалека улыбнулась Липову. А Мотя еще продолжал пребывать в оцепенении.

Липов с пристуком поставил вино на стол, и Мотя очнулся, вскинул голову.

— Ага, вот и хорошо! — проговорил он, принимаясь наполнять бокалы. — Мы, Павел, не рассказывали Марине, как боролись дорогой? Ну, там было дело!

Липов не ответил на этот до смешного наивный Мотин вопрос. «Нет, Мотя, — про себя подтрунил Липов над другом. — Не рассказывал. Расскажи».

Марина с готовностью обернулась к Каминскому, и вновь все повторилось, как при рассказе о подстреленной утке.

Можно было не слушать, о чем говорит Мотя, не видеть, какое он сделал движение — все это очень живо отражалось в ее глазах. Мотя улыбнется, и они сияют, тот нахмурится — их накрывает тень. Для нее сейчас ничего не существовало, кроме Каминского, увлеченного своим пустяковым рассказом. Вся Мотина суть схватывалась, вбиралась зыбкой, темной глубиной ее глаз. И казалось, никогда не наполниться этой глубине, хоть выплесни Мотя всего себя, хоть выверни душу наизнанку.

Снова будто кто-то окликнул, позвал Липова, как там, в осенней степи, когда они, дурачась, боролись с Каминским, и заставил оглядеться, посмотреть на себя и на это их веселье в кафе трезво и пристыженно.

Липов взглянул на Марину и не увидел в ней прежнего очарования. Была красота, теперь больше досадная для Липова, виноватая уж тем, что она есть, и ее никуда не деть. И несет она, может, больше беды, разлада людям…

Марина тоже кинула в сторону Липова беглый сторонний взгляд, тут же застегнула пуговицы пальто, придвинула к себе две узенькие варежки. Она, казалось, поняла Липова, разгадала его мысли и стала вся собранная, настороженная.

— Что? Что, Марина? — встревожился Мотя.

— Ничего, Матвей Васильевич. Я пойду.

Она резко встала и пошла к выходу.

— Марина, погоди! — крикнул Мотя.

В ответ жестко хлопнула дверь. Каминский взглянул на Липова и нахмурился, опустил глаза. Снова стало серо, уныло в кафе. И уж очень знакомым было выражение Мотиного лица. Оно напомнило весь нынешний день. Точно таким же был Каминский еще дома, когда Надя утром провожала их, да и во все время охоты.

Уже тогда все это Надино — было напрасно, ненужно. Все было уже ни к чему, и их с Каминским день на охоте — тоже.

— Надо идти, — Липов, не дожидаясь Каминского, вышел из кафе.

За дверью в лицо ему метнуло крупными хлопьями снега. Зима! Как изумительно чиста была ровная белизна, покрывшая землю! Здесь у кафе хлопья снега завихривало, а дальше, на просторе, они стремительно летели под ветром, искрами мелькая у фонарей. Бело и пусто было на улице; ни Марины, ни прохожих. Снег освежил Липова, он повеселел. Все не так казалось теперь, как представил он в кафе. Сгустил малость краски. Как злобен бес подозрения!