Каменный мешок - [73]

— Кустов? Уж не смородиновых ли кустов? А?!! Она у смородиновых кустов стоит, я вас спрашиваю?!!

— Ну да.

— Отлично. А как она выглядит?

— Она… Вы что, ее знаете? Что это за женщина? Отчего у вас к ней такой нездоровый интерес?

— Повторяю. Свой. Вопрос. Как. Она. Выглядит, — отчеканил Эрленд, едва сдерживая гнев.

— Успокойтесь же наконец!

— Сколько ей лет?

— Сколько ей лет?

— Мать твою, клыкастый кусок говна, скажи мне наконец, сколько ей, по-твоему, лет, а не то я тебя поколочу!!!

— Лет шестьдесят. Нет, скорее семьдесят. Так на глаз не поймешь.

— Во что она одета?

— Одета? Длинный такой зеленый плащ, до пят. Росту примерно моего. Инвалид.

— Инвалид?

— Хромает, причем как-то странно. Что-то особенное в позе и походке. Как бы это сказать, не знаю даже, как описать…

— То есть как это ты не знаешь?! А ну давай рожай!

— Это, мон шер, не так просто, ву компрене… я бы сказал, она скрюченная.

Эрленд бросил трубку и выбежал на улицу, забыв потребовать от Скарпхедина, чтобы задержал неожиданную гостью на Пригорке до его приезда во что бы то ни стало.

* * *

Минула без малого неделя с того дня, как Дейв был у них в последний раз. И тут вернулся Грим.

Осень давно вступила в свои права, дул промозглый ветер, на земле лежал первый снежок. Пригорок — на то и Пригорок, стоит высоко над морем и продувается со всех сторон, зима там наступает раньше, чем в столице, в низинах. Симона и Томаса по утрам забирала в рейкьявикскую школу машина, возвращались они ближе к вечеру. Мама каждый день отправлялась на Хутор Туманного мыса, доила там коров и занималась другой мелкой работой. Уходила раньше мальчиков, а когда они возвращались, была уже дома. Миккелина Пригорок не покидала, и ей ой как это не нравилось, весь день проводить в одиночестве. Когда приходила мама, дочь едва не прыгала от счастья, а как появлялись, на бегу бросая учебники в угол, Симон и Томас, радовалась еще больше.

Дейв бывал у них все чаще, все регулярнее. Они все лучше понимали его, особенно мама. Взрослые порой часами сидели за кухонным столом и разговаривали и в таких случаях просили мальчишек и Миккелину не шуметь. А случалось, когда они хотели остаться совсем наедине, и вовсе уходили в спальню и запирали за собой дверь.

Порой Симон замечал, как Дейв гладит маму по щеке или убирает с ее лица прядь волос, словно причесывает. А иногда он гладил ее по руке. Еще они частенько отправлялись гулять вокруг Рябинового озера, иногда забирались подальше, вверх на гору, а порой совсем далеко, в долину Мшистой горы и к Хельгиному водопаду.[54] Уходили, как правило, на целый день и поэтому брали с собой еду. Иногда дети отправлялись вместе с ними, мальчики бежали сами, а Миккелину Дейв сажал на шею — девочка, говорил он, не тяжелее пушинки. Дейв даже название придумал таким прогулкам — «пикник», Симону и Томасу слово очень понравилось, они сказали, что оно похоже на то, как говорят куры, и прыгали вокруг Дейва, голося «пикник, пикник» и притворяясь, будто клюют раскиданные по земле зерна.

Дейв и мама часто разговаривали друг с другом о чем-то серьезном, и на «пикнике», и на кухне, и даже в спальне — Симон однажды случайно открыл туда дверь. Они сидели на краю кровати, Дейв держал маму за руку; заметив Симона, они оба ему улыбнулись. Он представления не имел, о чем они разговаривают, но тема всякий раз была не из приятных — уж Симон-то знал, какое лицо бывает у мамы, когда ей плохо.

И вот одним холодным осенним днем всему этому настал конец.

Грим вернулся ранним утром, когда мама уже ушла на работу на Хутор Туманного мыса, а Симон и Томас собирались в школу. На Пригорке было так холодно, что пробирало до костей. Мальчики, дрожа, вышли из дому, направляясь к перекрестку, где их подбирала машина, и по дороге встретили Грима. Тот шагал по скованной инеем земле к дому, кутаясь в изодранную куртку, чтобы было не так холодно — дул пронизывающий северный ветер. Он их даже не заметил. Они тоже не разглядели хорошенько его лица в осенних утренних сумерках, но Симон без труда представил себе его — злобное, холодное. Мальчишки ждали отца. Мама сказала, что примерно в эти дни он должен выйти на свободу и, скорее всего, направится к ним на Пригорок, так что они, Симон и Томас, должны быть готовы к новой встрече с ним со дня на день.

Симон и Томас переглянулись. Грим шагал себе вверх по холму. Оба вздрогнули — обоим пришла в голову одна и та же мысль. Миккелина осталась дома одна. Она просыпалась, когда уходила мама, а потом братья, но затем засыпала снова. Когда Грим войдет в дом, он не найдет там никого, кроме Миккелины. Симон попытался вообразить себе, как отец поведет себя, увидев, что дома нет ни мамы, ни мальчиков, но зато есть спящая Миккелина, одна-одинешенька, беззащитное существо, которое он ненавидит пуще всего на свете.

Подъехала школьная машина, погудела мальчикам дважды. Водитель видел, что они стоят на дороге, но не мог ждать больше и уехал, исчезнув за поворотом. Мальчишки стояли не шелохнувшись, не говоря ни слова, а потом встряхнулись и тихонько направились обратно к дому.

Они ни за что не хотели оставлять Миккелину дома одну.