Элинборг ждала в отеле.
В холле стояла высокая рождественская ель. Повсюду были новогодние украшения, елки и сверкающие шары. «Благословенная Дева! Сын Божий рожден!»[2] — доносилось из невидимых громкоговорителей. Перед отелем останавливались большие туристические автобусы. Иностранцы толпились у регистрационной стойки. Туристы жаждали отметить Рождество и Новый год в Исландии, потому что в их представлении Исландия была страной захватывающих приключений. Несмотря на то что они только что прилетели, многие уже успели купить исландские свитера и, возбужденные, регистрировались в этой незнакомой зимней стране. Эрленд смахнул с пальто тающий снег. Сигурд Оли оглядел вестибюль и увидел Элинборг, стоящую у лифта. Он махнул Эрленду, и они пошли ей навстречу. Элинборг уже осмотрела место преступления. Полицейские, первыми прибывшие в отель, следили за тем, чтобы никто ничего не тронул.
Директор просил их, по возможности, не привлекать внимания. Именно так он выразился, когда позвонил в полицию. Речь ведь идет об отеле, а репутация отеля зависит от слухов. И он призывал их считаться с этим. Поэтому полицейские не включали сирен и не были одеты в униформу. Они с трудом проталкивались через холл. Директор умолял ни в коем случае не возбуждать подозрений у его постояльцев. Ведь Исландия не должна казаться туристам слишком опасной и авантюрной.
И вот теперь директор стоял рядом с Элинборг и обменивался рукопожатиями с Эрлендом и Сигурдом Оли. Он был таким толстым, что костюм еле-еле на нем сходился. Пиджак на животе был застегнут на одну пуговицу, которая, казалось, вот-вот оторвется. Брючный ремень скрывался под огромным выпирающим брюхом. Директор так сильно потел, что не выпускал из рук большого белого носового платка, которым постоянно вытирал лоб и шею. Воротничок светлой рубашки стал влажным от пота.
Эрленд пожал его липкую руку.
— Благодарю вас, — выдохнул директор, отдуваясь, как гигантский кит. Он управлял этим отелем порядка двадцати лет, и ничего подобного никогда не случалось.
— В самый разгар рождественской суматохи, — причитал директор. — Я не понимаю, как такое могло произойти. Как это могло случиться? — повторял он. Было очевидно, что бедняга в полной растерянности.
— Он наверху или внизу? — спросил Эрленд.
— Наверху или внизу? — удивился толстяк. — Вы имеете в виду, вознесся ли он на небеса?
— Да, именно это мы и хотим выяснить… — сказал Эрленд.
— Может быть, поднимемся на лифте? — спросил Сигурд Оли.
— Нет, — откликнулся директор, с досадой глянув на Эрленда. — Он внизу в подвале, в маленькой каморке. Нам не хотелось выгонять его на улицу. И вот теперь приходится расхлебывать.
— Почему вы собирались выставить его вон? — поинтересовался Эрленд.
Директор уставился на него, ничего не ответив.
Они медленно спускались по лестнице за лифтом. Первым шел директор. Спуск давался ему с большим трудом, и Эрленд гадал, как он потом поднимется.
Они договорились проявлять такт по отношению к постояльцам отеля и не привлекать к себе их внимания. Эрленд, впрочем, в соглашении не участвовал. Три полицейские машины и карета «скорой помощи» подъехали со двора. Полицейские и врачи вошли через запасный выход. Районный медик уже выехал. Он должен был констатировать смерть и вызвать машину из морга.
Они двигались по длинному коридору вслед за пыхтящим китом. Их встретили одетые в униформу полицейские. Свет становился все более тусклым. Лампочки под потолком перегорели, но никто и не думал их менять. В потемках они подошли к двери, открывающейся внутрь крошечной комнатки, похожей скорее на чулан, чем на жилое помещение. В тесное пространство были втиснуты узкая кровать и маленький письменный стол. Потертая оборванная циновка прикрывала замызганный дощатый пол. Под потолком находилось малюсенькое окошечко.
На кровати, привалившись к стене, сидел человек. Он был облачен в красный костюм Деда Мороза, шапка с головы съехала на лицо, скрытое большой белой бородой. Широкий пояс распущен, шуба расстегнута, под ней — только белая футболка. Смертоносная колотая рана пришлась на область сердца. На теле были и другие раны, но удар в сердце стал фатальным. Царапины покрывали руки, как будто он пытался оказать сопротивление.
