Каменные часы - [66]

— Дик, к ноге! — отбежав к берегу, крикнул мальчик. — К ноге! — Дик даже не повернул голову в его сторону. И мальчик едва сдержал слезы. — Он не слушается меня, отец! — крикнул он с горечью. — Я столько потратил сил, а он не слушается!

— Ты добиваешься власти, и пес это чувствует, — сказал Дягилев.

— Значит, нельзя этого показывать?

— Вероятно, нельзя. Тогда получится, — не задумываясь ответил Дягилев, рассеянно взглянув на небо, где опять появился самолет, вышел из серого косматого облака и теперь летел к земле, снижался и на глазах вырастал.

Пассажирский заходил на посадку.

В двухстах километрах отсюда, Дягилев знал, находился международный аэропорт, туда вели свою машину летчики, и в надвигающихся сумерках уже мерцали разноцветные бортовые огни.

А мог бы вести этот самолет его отец!

Дягилев встал, надел брезентовую куртку, поднял с земли суковатую дубовую палку.

— Пойдем, Андрей, посмотрим на карьер, — сказал он сыну, увидев возвращающихся Любу и дочь.

— Там будут осколки? — спросил мальчик.

— От такого взрыва не бывает осколков, — ответил Дягилев.

16

Ночью ему приснился взорванный бульдозер, край неба заслонила поднятая в воздух земля. Необозримая хлебная нива замерла в ожидании удара. Полегшие от ненастья колосья напряженно выпрямились. Желтое солнце стало ослепительно черным. И Дягилев подумал, что то же самое мог видеть в свой последний час отец, врезавшись на штурмовике в землю и какую-то долю секунды оставаясь еще живым.

17

В ельнике Костя Сорокин наткнулся на овражек, густо заросший травой и волчьей ягодой. Дно его было упругим, влажным, спускался овражек под уклон и резко сворачивал вправо.

Собачий лай приближался.

Костя вернулся к командиру и попытался привести его в чувство. Старший лейтенант лежал как мертвый. Побледневшее лицо по-прежнему было неподвижным, казалось вырезанным из скальной породы, запорошено мелом.

И опять стрелок волоком, захватив летчика под мышки, нескончаемо долго перетаскивал Дягилева, — все дальше и дальше от синего ельника, где нельзя было находиться, не видя приближения врага.

Овражек привел стрелка к старому хвойному лесу, и по многочисленным старицам с водой, наплывавшему торфяному дурману со всех сторон, рваным коврикам сочно-зеленого мха, по обилию костяники с брусникой, по возникавшим все чаще и чаще островкам клюквы и черники — ощущалась близость болота.

И через некоторое время Костя Сорокин заметил, что вокруг него пропали огромные деревья, сменились чахлыми, невысокими осинами и березами, редкими кустарниками, и труднее стало находить твердую землю. Но лай собак уже обошел его и слышался далеко впереди.

Костя отыскал сухой пригорок и тут передохнул.

Несколько часов у смерти он выиграл.

Командир застонал, и сержант обрадовался, приподнял ему поудобней голову и, быстро отстегнув от пояса флягу, открыл колпачок, смочил черные запекшиеся губы, виски.

Дягилев открыл глаза и не узнал Костю.

Он смотрел вверх, на опускающуюся ночную тьму и не видел неба, больших узорных листьев папоротника у самого лица, как и тихий свет на горизонте, который отражался и тлел в его зрачках.

— Почему ты не отвечаешь, сержант? — спросил он властно и спокойно. — Приказываю прыгать!

— Я здесь, товарищ командир, — торопливо сказал Костя и осторожно вновь приложил к губам Дягилева флягу.

— Приказываю прыгать! — повторил летчик, глядя в небо.

— Родниковая вода, Петр Алексеевич… — Костя снял шлем и вытер лицо. Лая собак совсем не стало слышно, и ясно теперь доносились вокруг лесные шорохи, шепот ветра, сонные вскрики птиц, лунный свет собрался в тусклое цинковое пятно на тяжелой туче.

Стрелок взглянул на Дягилева.

Сомкнутые ресницы у командира едва заметно вздрагивали, словно силились и не могли открыться на окаменевшем лице. И Костя подумал, что летчик вел на посадку самолет, когда его сознание уже затягивала пелена беспамятства. Угасая, оно лишь мерцало, посылая импульсы работавшим мышцам.

Костя вспомнил, как мучился нестерпимым желанием уйти один, как на одном упрямстве и отчаянье нес командира, и испытал огромное, н и с ч е м не сравнимое облегчение, а потом уже и удивление.

Он, слабосильный человек, спасая товарища, совершенно забыл о своей физической немощи. И теперь думал, что не был никогда слабым — просто не догадывался о силах, открывшихся в долготерпении. Ведь откуда ни возьмись — ничего не появляется!

Костя прилег рядом с командиром, но скоро почувствовал, как холодна и жестка земля, отбирающая у него тепло.

Там, где он касался земли, она впивалась, словно иглами, перекачивая в себя тепло. Пришлось встать, идти во тьму и искать ель со спасительным лапником.

Он шел, стараясь не упускать из виду оставленное место, чтобы не блуждать напрасно на обратном пути, и первое время часто оглядывался, но ель все не находилась, и Костя уходил все дальше и дальше.

Сырой воздух пробирал до костей. Уже начались сильные заморозки, и нежный ледок чуть похрустывал под сапогами.

Наконец ель нашлась.

Маленькая и хилая, она крутилась в руках, пружинила и не ломалась. И Костя вспотел, измучился, пока оторвал от нее все ветки, исцарапав до крови руки. Охапка получилась жидкая, легкая, и еще надо было трудиться.