Камень преткновения - [4]

Отторгнутый от происходящего за зоной лагеря, геолог судил о нем, как потерявшие зрение начинают судить о мире. Домысел пытается поправлять память. Всюду, всегда мерещится перекресток. Только визг тормозов и лязганье трамвайных колес слышит ухо. Дотоле нестрашное и обыденное где-то в кромешной тьме слепоты смещается, приобретает иные размеры, значения. Расстояния непомерно вытягиваются, а препятствия придвигаются ближе.

Слепец видит тьму, не различая ее оттенков. Он даже забывает подчас, что, кроме тьмы, продолжает существовать свет. Петр Сергеевич начинал иногда забывать, что, помимо той страшной силы, которая забросила его в лагерь, существуют силы более могучие, но светлые. Вокруг он видел людей, думающих только о себе, только о своем хлебе, и весь мир одевал в одинаковые серые бушлаты. Сказывалось отчаяние, усталость. Они позволяют упрощать и обобщать. Лагерь делал свое черное дело.

— Все кончено! — вслух подытожил он мысли, косясь на голенастую вышку с топтавшимся на ней часовым…

После обеда Петра Сергеевича поставили на рыхление запретки. Вор, если он приложил руки к работе по укреплению стен своей неволи, теряет право называться вором. Он становится «опущенным», подонком преступного мира, парием.

Поэтому только-те люди из бригады Фиксатого, что не принадлежали к уркам, занимались ремонтом бревенчатого ограждения зоны лагеря — «баркаса». Ремонтировали участок ограды, смежный с рабочей зоной, где размещались мастерские, инструменталка, конюшни.

Днем, покамест не прозвучит сигнал съема с работы, рабочая зона охраняется так же тщательно, как и жилая. Поэтому за людьми, работающими в запретке, никто не следил: через бреши, образующиеся при замене бревен в ограде, можно было попасть только в рабочую зону. Три стороны четырехугольника этой зоны, обтянутые колючей проволокой, контролировались со сторожевых вышек по углам. Четвертой стороной была зона лагеря, вдоль запреток которой всегда смотрели стволы пулеметов.

Люди копали ямы для столбов, обжигали на костре концы бревен, которым надлежало быть врытыми в землю. Подносили свежо пахнущие смолой сосновые лесинки на места тех, что отслужили уже свой срок, успев подгнить. Шкурили их, заботясь о долговечности. Звенела и путалась под ногами, норовя уколоть шипом, колючая проволока.

В четыре часа работающих в жилой зоне выстроили на поверку и снова развели по работам — до съема.

Петр Сергеевич равнодушно перекапывал заступом суглинок запретной полосы, где нога ступающего обязана оставлять след.

— Бородин, со мною пойдешь! Возьми у Семенова топор. Будешь колоть дрова для пекарни.

Это сказал Фиксатый, неслышно подойдя сзади.

Воткнув в землю лопату, Петр Сергеевич принял поданный ему топор и пошел следом за бригадиром. Он не обратил внимания на то, что понадобилось протискиваться в дыру на месте заменяемых новыми бревен «баркаса» и оказаться в рабочей зоне.

Обогнув конюшню, Фиксатый привел его к складу дров возле приземистого домика пекарни и, указав на темный лаз между двумя поленницами, приказал:

— Лезь!

— Зачем? — удивился Петр Сергеевич.

— Лезь, сука! — свистящим шепотом повторил Фиксатый. — Пасть порву, поня́л? Ну?

Пожав плечами, Петр Сергеевич стал пробираться по узкому проходу. Сзади обвалилась поленница. Он повернулся, насколько это позволяла узость лаза, и встретился взглядом с прищуренными глазами Фиксатого. В полумраке зрачки их казались пустыми черными отверстиями. В это мгновение вахтер в зоне ударил в обрезок рельса — сигнал съема с работы.

И тогда Петр Сергеевич все понял.

— Вы с ума сошли!.. — возмутился он, пытаясь повернуться лицом к выходу из лаза, и почувствовал, что горячие, липкие пальцы запечатали ему рот. Рванулся, пытаясь высвободиться, но поленницы стиснули его еще крепче между собою.

— Будешь шуметь: — убью. Один черт теперь… — все тем же шепотом просвистел над ухом Фиксатый, брызгая слюной. Петр Сергеевич почувствовал эти брызги на щеке и не смог выпростать руку, чтобы стереть их.

Он рванулся еще раз, отчаялся высвободиться и притих: он даже защищаться не сможет, если этот мерзавец попробует выполнить свою угрозу! Он опять беспомощен, как некогда в кабинете следователя.

Тьма ночи не опустилась еще, но мир за пределами прохода между поленницами стал для Петра Сергеевича тьмой, зияющим непроглядным провалом, западней. Любой шаг вел в черную пропасть.

— Батя, — ровным, тихим голосом уговаривал Фиксатый, не ослабляя зажимающих рот пальцев, — батя, если ты поднимешь шумок и нас попутают, я скажу, что мы обрывались вместе. Вам лучше не шуметь, батя…

Слабо доносился говор, звон сдаваемого инструмента, окрики конвоиров: бригады возвращались с работы. Первыми, конечно, впустили выведенных в рабочую зону. Вахтер сверился со своими записями и пересчитал людей, пропуская в ворота. Все оказались налицо, все, кого он выпускал через эти ворота утром. Наверное, уже сняли конвой, оцепление. Их не хватятся до завтра, ведь они проходили вечернюю поверку в зоне… Как быть теперь?

Да, как?

Как теперь поставить ногу на страшную землю? Вот она, под ногами, а кажется, будто нужно прыгнуть с головокружительной высоты, чтобы добраться до нее. Словно она где-то далеко-далеко внизу, и чувство тошноты подступает к горлу, когда смотришь вниз…