Камень на камень - [36]

Но стоило сунуть руку за эту богородицу или Иисуса Христа — вытаскиваешь пистолет. Заглянешь в печь — в печи винтовка. Сундук прикажешь открыть, а под платками гранаты, патроны. Или подымешься на чердак. Воскресный костюм под стропилом висит, словно только и ждет обедни, а тронь его — железо так и зазвенит. Не говоря о том, что в сене, в тряпье, среди связок лука, под стрехой, в бочках с зерном, в старых сапогах — везде чего-нибудь находилось. Где только не прятали. В собачьих конурах, в соломорезках, в яслях у коров, лошадей, в старых деревьях, в дуплах.

У одного в овине под зерном мы прямо целый склад нашли. Чего там только не было. Винтовки, пистолеты, обыкновенные, автоматические, все смазанное, обернутое тряпьем. Каски, ремни, котелки, вещевые мешки, карты русские, немецкие, с полсотни пулеметных лент, пар двадцать сапог.

— Откуда это у вас? — От удивления начинаешь дурацкие вопросы задавать — известно, откуда у него может быть.

— С трупов. Эвон их сколько лежало в полях. Не пропадать же. А в землю жаль.

— Было постановление, чтоб оружие сдавать?

— Ну, было.

— Так почему не сдали?

— А ежели снова придется воевать?

— С кем бы это?

— С кем бы ни было. Пусть только снова сунутся на нашу землю.

У другого, тоже в овине, нашли четыре станковых пулемета и несколько ящиков патронов. Еще у одного мотоцикл с коляской, а в коляске полно оружия. Любили мужики в овинах прятать, наверно, думали, в жите всего безобидней. Иной раз приходилось по три-четыре ряда снопов сбрасывать. Притом самим, потому что хозяин сразу прикидывался, будто его прострел скрутил. У одного навоз пришлось выгребать, мужик, когда нас увидел, из хаты удрал. А заходим в другую хату — старуха на кровати лежит, кот при ней, и больше никого.

— Ой, хорошо, что пришли, спасители вы мои! А то иуда этот, зятек мой, напихал под перину винтовок, у меня все бока изболелись. А сама шевельнуться боюсь, как бы не выстрелили.

Пять возов насобирали этого железа. Зависть брала, что столько оружия, а в отряде иной раз за пистолетишко человек жизнь отдавал.

Наказывали мало кого, да и за что наказывать? Война сама оставила людям оружие, вот ее-то и надо бы наказать. Только как накажешь войну? Да и хватало нам забот с теми, кого брали с оружьем в руках. По полям пройдешься, почти всегда приведешь двоих-троих, которые на зайцев охотились. Силки никто уже не ставил, зачем силки, когда винтовки и автоматы есть? Да и сколько этих зайцев могло после такой войны уцелеть? Выпрыгнет часом откуда-нибудь один, так на него точно на чудо глядишь. Ой, заяц, заяц! А он даже на зайца мало похож, потому как либо уши отстрелены, либо нога оторвана, ковыляет, будто и не заяц, а хромой бес.

Почти каждый тогда с оружьем ходил. А уж если кто на ярмарку ехал, или на свадьбу, или в лес по дрова, так непременно у него пистолет под облучком либо в мешке с овсом.

Раз пришлось в школе устроить обыск, потому что учительница сказала, что на переменках мальчишки за девчонками с пистолетами гоняются. В другой раз прибегает на пост Томаля, бледный, трясется весь и кричит: спасите! Что случилось, Войцех? Да вот, будит мать Томека, вставать надо, в школу пора, а тот вытаскивает из-под подушки пистолет, мол, застрелит, если его станут будить. Он еще не выспался. А в школу больше не пойдет. А взять пастухов на выгонах — у каждого за пазухой пистолет. И всякий божий день пальба на лугах, будто война там еще не окончилась. А потом прилетает в милицию отец, мать, что корова подстреленная или без рогов воротилась в хату, паразиты эти по рогам стреляли, не нашли больше, куда стрелять.

И кабы только на лугах. Иной раз и посреди деревни. Мало ли кто против кого зуб имел, прежде бы один другого облаял или, на худой конец, поджег, а теперь хватал пистолет и стрелял. Из-за девушек, из-за долгов, из-за межи стреляли — из-за всего. Вспоминали еще отцовские, дедовы обиды. И если даже не друг в друга, то над головами палили, под окнами, по крышам, если у кого черепичная или железная, а то один другому боковины в телеге изрешетит, пса пристрелит.

А в Рендзиновке что случилось. Прибежал сосед к соседу во двор с автоматом и перестрелял всех гусей, уток, кур, а напоследок дал очередь по овину. Так тот ему потом отплатил, изуродовал сад. Привязал к каждому дереву по две-три шашки тротила с фитилем, с детонатором, поджег фитили цигаркой. А сам забрался на пригорок и смотрел, как деревья взрываются одно за другим. Мы пошли поглядеть — прямо лютая война по саду пронеслась. Ну и пришлось обоих под замок. Хотя кое-кто говорил, спятили они. Да где там спятили, все вокруг стреляли. И не только один на один, но и деревня на деревню выходила. Раз даже понадобилось войско на подмогу звать, мы думали, банду нелегкая принесла.

Месяца через три обрыдла мне служба в милиции. Только сапоги износил. В офицерских, почти новеньких, вернулся из отряда, а теперь сам их не узнавал. Приходилось и в навоз залезать, и по грязи шлепать, и по воде. А какие сапоги были, в костел только надевать. Ну, и думал я, что работы в милиции будет поменьше, чем в поле, а тут днем, ночью рыскай, ищи, обыскивай, как последний лиходей, еще все вокруг грозятся тебе отплатить. А оружие нет чтобы убывало — будто без конца вырастало у людей в полях.