Камень астерикс - [61]

— Я очень счастлив, дорогой Громиловский, что ты не отказался исполнить мою просьбу… Послушай, черт тебя побери, — продолжал барон, запирая за лакеем дверь, — конечно, ты был сейчас в соседнем номере?

— Я, — отвечал Вильгельм, он же бывший Рыжий, а ныне Громиловский.

— Любознательность?

— На всякий случай.

— Опасность?

— Ни малейшей.

— Нахал, какая фамилия!

— Что на уме, то и на языке.

— Неужели догадался?

— Я не умею устраиваться, — сказал Вильгельм самодовольно, — и фортуна не благоволит. Нет коммерческих способностей. У тебя, как всегда, лежат в заграничных банках порядочные куши. А я частенько голодаю. Но смекалка имеется. Ты только адрес сказал, и я сообразил. Ах, дьявол!

Он хлопнул барона по коленке.

— Без фамильярностей, — дружески сказал барон. — Перешибешь. А также без крепких словечек — баронесса за портьерой.

Глаза Вильгельма потемнели, и в зеленом сумраке их сверкнули искры ревности.

— Ведь и я держал в руках райскую птичку, — понизив голос, сказал он.

Барон косо посмотрел на гранатовую портьеру и, нахмурив бровь, шепотом спросил:

— Что ты хочешь сказать?

— Ты барон Игельштром, — и я твой слуга. Ты наслаждаешься жизнью, кушаешь фазанов и прелестных женщин. А я ползаю на задворках, и в кои-то веки улыбнулась мне смазливая мордочка…

— Она предпочла меня. Чувство свободно, Вильгельм.

— Знаю. Я покорился. Тогда она была простенькой хористочкой, но такая же тоненькая. Сам же я и познакомил с тобой.

— Что сводить счеты! — с легкой досадой сказал барон. — Была она серенькой птичкой, а райской стала только теперь. И я не сомневаюсь, Вильгельм, что именно ради нее, и благодаря ей, должна упрочиться связь наша. Поверь, что если бы Милли склонила стрелку весов своего сердца в твою сторону, хотя бы на короткое время, я бы сумел это оценить. Ты еще меня не знаешь!

— Себялюбец!

— Себялюбец, но хочу, чтобы и другие около меня жили — близкие, как ты. Только высшие цели у меня на уме. Все для них. И первый я, и ты, и, конечно, райская птичка.

Барон закрыл глаза рукой и пояснил:

— Я — «сквозь пальцы».

Вильгельм ухмыльнулся.

— Нет, где уж нам. Я только так… Я сентиментален. Приятнее, ежели чисто. Свиньей я много раз и без того был. А что касается дела, — заговорил он другим тоном, — то по- товарищески. Слуга-то я слуга, — уловив выражение глаз барона, продолжал он, — сам же ты назвал меня волом, но на мне — весь фундамент.

— Ну, не фундамент, — улыбнулся барон.

— Ну, не фундамент, так свод. Вдруг на железный переплет наткнешься в два пальца.

— Вильгельм, ты уже такой умный?

— Не пью, а на бильярде да в стуколку ума не проиграешь. Над паркетом и смазкой работа пустая, а расколупать арку — не кокосовый тебе орех.

— Ты меня поражаешь, Вильгельм. Но, совершенно верно, именно для этого ты понадобился.

— Зачем ты ездил в Сестрорецк?

— Взглянуть на море и встретить талантливого юношу, которого заменил ты. Кстати, я не встретил его и, следовательно, не успел переговорить. Было и еще дельце…

— Грандиозный план….

— И простой.

— Лом, коловорот, пилы, огонь?

— Припасено!

— И аппарат?

— Для коробки с сардинками. К твоим услугам самый лучший.

— Из бессемеровой стали?

— Два раза был уже на службе. Могу сказать, с патентом.

— В Варшаве в прошлом месяце на Иерусалимской твоя работа?

— Паевого товарищества!

— Ловко было сделано.

— Мальчишки! Разве не читал?! Попались в Данциге. Хотели было политикой накрыться, но поскользнулись.

Вильгельм взмахнул бровями в знак согласия, что в самом деле мальчишки, не сумели спрятать концы в воду, и долго молчал. Наконец, поднял глаза, раздвинул усы и сказал хриплым шепотом с оттенком вопроса:

— Пополам?

Барон откинулся на спинку дивана.

— Но, по моим сведениям, там, по крайней мере, на миллион ценностей и наличными тысяч триста.

— Тем лучше, — не сдвигая усов, процедил Вильгельм.

— Но куда же тебе, Вильгельм, такая уйма?

— За труды праведные!

— Само собой разумеется, труды праведные, но ты не сумеешь распорядиться. Ты обалдеешь, и самый тупой сыщик тебя сцапает.

— Надоело. На ноги стану. Нищета заела. Паспорт переменю. Может быть, тоже сделаюсь графом и начну гастроли. Хорошие знакомства всегда на пользу нам.

— Неверный путь избираешь, — озабоченно произнес барон. — Авантажности в тебе этой нет. Но, ладно… Посмотрим… Ладно!

— Надуешь?

— Может быть!

Вильгельм встал и в приятном волнении зашагал по комнате, распрямляя плечи.

— Поесть бы охота.

— Пальцы проглотишь!

— Люблю тебя, — заговорил Вильгельм. — Неистощимая ты голова. Ну что я в сравнении с тобою. Конечно, вол. А ты философ, математик, профессор, умственный аристократ, столп и утверждение нашего ордена[19].

Пробило десять.

V

Пир

Ужин был великолепный.

Крупные рябчики в сметане, жареные устрицы à la Бисмарк, стерлядь, гурьевская каша, ягоды, шампанское, ликеры. Лакею было приказано не являться, а прийти за уборкой утром. Баронесса отлежала щеку, и долго не погасал румянец на ее лице. Сначала зевала, но усердно принялась за еду.

— Знаете, что, господа, меня бьет лихорадка, — призналась она. — Я ужасно чего-то боюсь.

— Выпей… Чокнись с Вильгельмом. Рекомендую — Громиловский!

Барон приотворил тяжелую раму с цельным хрусталем и выглянул на улицу, утопавшую в перламутровых сумерках белой ночи.