Калиостро - [11]

В это время бабушка опять задала мне несколько вопросов; пока я ей отвечал, дочь заговорила с моим спутником вполголоса, но так, что я все же мог позволить себе спросить, о чем идет речь. Госпожа Капитуммино рассказывает, ответил он, что ее брат еще должен ей четырнадцать унций; при его спешном отъезде из Палермо она выкупала для него вещи из заклада; однако с тех пор она не имела от него ни известий, ни денег, ни какой-либо поддержки, хотя, по слухам, он владеет большими богатствами и живет с княжеской роскошью. Не возьмусь ли я по возвращении учтивым образом напомнить ему о долге и добиться для нее поддержки, не соглашусь ли захватить с собой или, по крайней мере, переслать письмо?» Опасаясь навязчивости родственников, Гёте не рискнул дать свой адрес, но пообещал сам зайти за письмом.

«Тогда она рассказала мне о своем затруднительном положении: она — вдова с тремя детьми; из них одна девочка воспитывается в монастыре, другая здесь налицо, а сын как раз пошел на урок. Кроме этих трех детей при ней живет ее мать, которую она содержит, а сверх того она из христианского милосердия взяла к себе больную, чем еще увеличила свое бремя; всего ее трудолюбия едва хватает на то, чтобы доставить ей и ее близким самое необходимое. И хотя она знает, что Бог не оставляет добрых дел без награды, все же она вздыхает под бременем, которое так долго несла».

Впечатленный бедственным положением семьи, перед отъездом Гёте захотел возместить родным четырнадцать унций, что задолжал им знаменитый беглец, но, подсчитав деньги, «убедился, что в стране, где при недостатке в путях сообщения расстояние возрастает до бесконечности, я поставлю самого себя в затруднительное положение, если сочту нужным исправить добросердечным поступком несправедливость этого наглого человека».

Глава 2 Ученик чародеев

Он коснулся мизинцем трубки и потянул воздух. Из-под мизинца, к изумлению гостей, вспыхнул огонек и пошел дым.

Г. Горин. Формула любви

Лишившись отца в год своего появления на свет, малыш Джузеппе сначала находился на попечении матери, а когда подрос, помогать воспитывать наследника семьи Бальзамо стали родственники. Сначала мальчика увезли в Термини, к дальней родственнице, бывшей замужем за аптекарем, и три года Джузеппе провел среди порошков, мазей, бальзамов и аптекарской утвари, что, несомненно, явилось одной из причин его последующего интереса к целительству и составлению снадобий. Когда он вернулся в Палермо, семья, несмотря на бедность, наняла единственному наследнику (сестра в счет не шла) учителя, чтобы тот обучил его грамоте и арифметике, а затем, посоветовавшись, определила ему духовную карьеру и в десять лет отдала на обучение в семинарию святого Рока. Правда, оттуда его через три года выгнали — то ли за кражу, то ли за богохульство, то ли он сам оттуда сбежал. Однако время сладостного безделья не затянулось: книготорговец Антонио Браконьери, дядя с материнской стороны, отправил подростка в Кальтаджироне, где устроил послушником в монастырь Милосердных братьев; тамошние монахи посвятили себя исцелению недугов.

При полном нежелании терпеть монастырскую дисциплину Джузеппе выказал неподдельный интерес к занятиям отца-аптекаря, сведущего в химии и медицине. Аптекарь с удовольствием делился своими секретами с любознательным юнцом, а тот оказался благодарным слушателем, способным часами внимать рассказам об использовании ипекакуаны, териака, аква-тофаны и шпанской мушки. Не исключено, что Джузеппе посещал монастырскую библиотеку, обладавшую большим собранием рукописей и инкунабул, посвященных астрологии, алхимии и медицине. Настолько ли хорошо юный Бальзамо освоил латынь, чтобы читать древние трактаты, неизвестно, но, во всяком случае, вид толстых, переплетенных в телячью кожу фолиантов с ровными строками готических букв, с тщательно прорисованными миниатюрами и замысловатыми буквицами не мог оставить его равнодушным. В этих книгах таилось волшебство, только как его оттуда извлечь? Вулканический темперамент юного сицилийца требовал стремительных действий: долгие часы сидения за книгами его решительно не привлекали, тем более что всякий раз, когда знания оказывались исчерпанными, на помощь услужливо приходило воображение. Прилагая массу усилий, чтобы увильнуть от работ, выпадавших на долю послушника, Джузеппе каждую свободную минуту бежал в аптекарскую келью, где отец-аптекарь, подвернув, чтобы не мешали, широкие рукава рясы, растирал в фарфоровых ступках порошки, нагревал отвары, изготавливал мази и разливал по флаконам настойки. Монах прекрасно разбирался в травах, произраставших в окрестностях монастыря, и, отправляясь собрать очередную порцию зеленых лекарств, не раз звал с собой Джузеппе. Но искать травы подросток не любил: звучные названия растений не соответствовали их чахлому, невзрачному виду. Вдобавок едва он оказывался за воротами монастыря, как жажда свободы немедленно затмевала все остальные желания: раскинув руки, он хотел лететь навстречу южному ветру, несущему жар песков Аравии. Недаром этот ветер называли caldo austrum — почти Cagliostro…