Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы - [66]

— Будь добр, пресекай, пожалуйста, от моего имени подобные бредни, — задиристо выпалил Франци.

А между тем поддразнивания подобного рода еще ни о чем не говорили. Пересудов не удавалось избежать ни одному из квартирантов тетушки Илки, да и Ирен тоже, имя которой в любой момент готова была подхватить досужая городская молва. В большинстве случаев ей предрекали участь старой девы:

— Ей никогда замуж не выйти! Чтобы жена да умнее мужа была, где это видано?

И тем не менее кому только ее не прочили. Теперь наступил черед Франци. Однако толки эти не имели ничего общего с тем, что произошло между ними в действительности.

Все же Франци терзался угрызениями совести. Он провел беспокойную ночь и на службе был рассеян. Когда приблизилось время чаепития, он взволнованно расхаживал по комнате, стараясь не натыкаться на столы и стулья, и нервно покусывал опавшие розовые лепестки… Наконец решившись, он надел было шляпу, но тотчас же снова повесил ее на рога косули, служившие ему вешалкой.

Из этого состояния неопределенности его вывел стук в дверь: на террасе стояла Гизи Балог.

— Нам нужен партнер. Вы нас не выручите?

— Иду, — вскочил Франци с обреченностью беглого каторжника, по душу которого явился тюремщик.

Когда он пришел на веранду, тетушка Илка уже сдала карты и на его долю.

— Пейте скорей, вот ваш кофе…

Гизи пристроилась на валике дивана позади Франци.

— Сегодня я заменю вам Ирен. Вот только игрок я, к сожалению, никудышный, так что придется вам довольствоваться душевной поддержкой.

Зато «душевной поддержкой» Гизи одаривала его весьма добросовестно. Она склонилась к Франци совсем близко, под тем предлогом, чтобы удобнее было заглядывать в карты, прижалась к его плечу; локоны ее щекотали ему ухо, исходящий от нее аромат баюкал его, как сладчайшая музыка. Никогда еще Франци не играл так скверно, как в тот день. Он совершал чудовищные промахи один за другим, что вызывало заливистый смех Гизи. Франци был в большом проигрыше и даже не решался подумать, сколько денег еще у него осталось… Завтрашний день отодвинулся куда-то в необозримую даль, и столь же далеко ушел день вчерашний со всеми его заботами и тревогами. Франци было на все наплевать, и он пропустил мимо ушей вопрос, с которым госпожа Баринович обратилась к тетушке Илке:

— Как самочувствие Ирен?

Франци констатировал для себя, что Ирен отсутствует в тот вечер, и это наполнило его душу чувством необычайного облегчения. И на него подействовало как холодный душ, когда тетушка Илка вдруг повернулась к нему и, воспользовавшись очередной картежной перебранкой, вполголоса адресовала ему вопрос:

— Скажите, вы не могли бы навестить Ирен? Это было бы так мило с вашей стороны… Температура у бедняжки спала, и теперь она изнывает от скуки.

И не дожидаясь ответа (к тому же как раз подоспел недостающий партнер для игры), тетушка Илка звонком вызвала горничную.

— Беги к барышне Ирен, передай мои наилучшие пожелания, да скажи, что их благородие сей же час пожалуют.

Франци свалился с облаков на землю и в душе даже укорил себя: в самом деле, негоже бросать в одиночестве больную девушку и не поинтересоваться ее самочувствием.

Ирен возлежала в пышно убранной постели. Видно было, что, услышав весть о приходе визитера, здесь успели извлечь из глубин шкафов хранящиеся там наволочки и самую нарядную кружевную сорочку.

Посетитель был встречен легким упреком.

— Как мило с вашей стороны проведать меня, Францика. Спасибо, что вспомнили обо мне. Вы не боитесь заразы?

Франци испуганно возражал и неловко оправдывался.

— Вам надо быть очень ласковым со мной, если хотите, чтобы я вас простила, — сказала Ирен. — Вы действительно не боитесь заразиться?

В ту пору как раз вошла в моду инфлюэнца, и врачи запугивали людей заразными бациллами. Однако убеждения Франци основывались на рыцарских законах, предписывавших в присутствии дам мужество и презрение к смерти.

— Ко мне никакая хворь не пристанет.

— Тогда присядьте ко мне на постель. Ближе, Францика! — Ирен отодвинулась, высвобождая ему местечко.

Франци не доводилось рассиживаться на постелях молодых барышень, хотя он ни за что не признался бы в этом, к примеру, своему приятелю, провизору Пиште Осою. Он с такой осторожностью опустил свой тощий зад на выступающий деревянный край кровати, словно стремился уберечь девственную белизну простыни от прикосновения своих полосатых брюк.

— Мама сейчас придет, она должна привести себя в порядок, — завела Ирен светскую беседу. — С тех пор как я расхворалась, все домашние дела свалились на нее, а ведь она и сама больная… Что поделывает мамушка?

Но в этот момент Франци соскользнул с полированной доски, и полосатые брюки плюхнулись на девственную простыню. В поисках опоры Франци ухватился за подушку. Подушка свалилась, а из-под нее словно мышь выскользнула: под подушкой у Ирен хранились зеркальце и пудреница. Франци, пытаясь удержать пудреницу, нечаянно столкнул ее, пудреница скатилась на ковер, и крышка ее распахнулась.

— Господи Иисусе, что скажет мама! — вскрикнула Ирен и тотчас рассмеялась. — Не подумайте, будто я только и делаю, что пудрюсь. Просто я хотела скрыть следы лихорадки…