Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы - [63]

Лучшую комнату своего старого, обветшалого дома тетушка Илка обычно сдавала внаем одиноким мужчинам, и для очутившихся в Гадороше молодых неженатых чиновников жить у тетушки Илки считалось неслыханной честью. Хозяйка и сдавала-то жилье вовсе не ради денег, а для того, чтобы привязать к своему дому цвет общества.

Таким вот образом и попал к ней в дом Франци Грубер — попал, можно сказать, прямо с университетской скамьи. Диплом юриста и должность судейского практиканта предопределили его судьбу.

«У меня дивные апартаменты, — писал он матери домой, в Пожонь[38], — не комната, а танцевальная зала. И платить приходится совсем недорого: десять форинтов за все услуги и завтрак в придачу. Поистине королевское житье».

Так оно и было. Окна комнаты выходили на широкую, открытую террасу с побеленными колоннами, открывая панораму огромного розария. Поскольку дело происходило в июне, то по утрам, когда распахивалась дверь с начищенной до блеска ручкой, вместе с завтраком жильцу подавался свежий букет роз. Букет этот собственноручно составлялся очередной барышней, гостившей в доме, а гости тут не переводились: тетушка Илка постоянно приглашала к себе то одну, то другую охочую до развлечений молоденькую девушку из своих многочисленных родственниц. Юным провинциалочкам даже заштатный Гадорош казался мировым центром да к тому же средоточием греха, и к тетушке Илке они ехали с замиранием сердца, словно в прибежище соблазнов и волнующих приключений.

В этом доме считалось само собой разумеющимся, чтобы молодой постоялец под вечер стучал в стеклянную дверь веранды, где красовался накрытый к чаю стол.

Полдник в отличие от завтрака, положенного квартиранту, не учитывался в договоре, это был особый вид услуг, оказываемый хозяйкой по закону гостеприимства, а веранда даже в дождливую погоду словно сияла улыбкой. К началу чаепития Франци успевал нестерпимо истомиться у себя в комнате. Он не спеша брился, приводил себя в порядок, а затем то и дело смотрел на часы, чтобы не заявиться слишком рано. Прежде чем войти, он всегда заглядывал через стекло, опасаясь, как бы не допустить какого промаха перед посторонними или не узнать человека, которому он ранее уже был представлен. Впрочем, люди совершенно незнакомые встречались тут редко, разве что если приезжали погостить из деревни.

С обитателями Гадороша Франци уже успел перезнакомиться и семьям нанес визиты. С дамской половиной общества он встречался здесь, у тетушки Илки. Молодые люди в компании менялись что ни день, и лишь он один был постоянным участником чаепитий. Барышни тоже чередовались, но была среди них одна — Ирен, дочь болезненной вдовы-пенсионерки — столь же неизменная гостья, как и сам Франци. Ирен жила по соседству и звала тетю Илку «матушкой».

Хозяев дома почти всегда представляла тетушка Илка. Господин капитан обычно уезжал на виноградники, к своим винным подвалам, а если и оставался дома, то молча отсиживался в углу, флегматично попыхивая трубкой. Единственная надежда родителей — нервнобольной Питю — находился на излечении в Пеште.

— Не сразиться ли нам в скат! — непременно восклицала какая-либо из дам. В дни, лишенные иных событий, перипетии этой карточной игры способны были вызвать сенсацию.

Скат не то, что бридж: здесь все зависит от удачи, и для потаенных услад коварной женской души открывался широкий простор. Порою тут бушевали подлинные страсти: дамы смаковали выигрышную карту, войдя в азарт, пытались смошенничать, спорили меж собой и препирались. Иной раз дело доходило до слез и криков, разобиженные и разгневанные картежницы заявляли, что выходят из игры, и тетушке Илке приходилось пускать в ход все свое искусство обхождения, дабы примирить стороны. Дядюшка Пишта с молчаливым презрением уклонялся от игры, но Франци далеко не всегда удавалось отвертеться, в особенности если не хватало партнеров, и за игрой его, как правило, следила Ирен. Франци, учтивый и застенчивый, никак не мог всецело сосредоточиться на игре в присутствии стольких женщин. Иметь его противником было очень выгодно, зато партнерши на чем свет стоит бранили его за ротозейство.

— Экий разиня, такая карта шла, а он отказался от взятки!

— Подсядь-ка, Ирен, и присмотри за ним немного! — распоряжалась хозяйка дома.

Госпожа Баринович, игравшая против Франци, в таких случаях бросала на Ирен ненавидящие взгляды. Родом из южных краев, госпожа Баринович принадлежала к тому типу женщин, которые, как говорится, даже в кухне за стряпней не выпускают сигары изо рта. Более ожесточенной картежницы не было во всей компании. Ирен же слыла опасной противницей, хотя участвовала в игре сравнительно редко, давая выход своей страсти в наблюдении за игрой и советах.

— Я не при деньгах, — говорила Ирен. Иногда ей доводилось играть за счет тетушки Илки. Ирен была девушка странная: худая, довольно высокая и хорошо сложенная, однако в манере ее прорывалась некая рациональная сухость, отпугивавшая поклонников. Франци удивлялся близости, связывавшей тетушку Илку с этим холодным существом.

Самому Франци Ирен была не симпатична, хотя постепенно между ними установились отношения боевого товарищества, выходящие за рамки карточной игры. Ирен умела быть острой на язык. Она посвящала Франци в сплетни, о которых тетушка Илка, ладившая со всеми в городе, помалкивала. Ирен не щадила и самое тетушку Илку. Эта ее склонность и впрямь была мало симпатична, хотя забавляла Франци и позволяла узнать кое-что поучительное. Что же касается, женских прелестей, то, признаться, Франци гораздо больше нравились, к примеру, миниатюрные барышни Балог, в особенности младшая из них — Гизи. Франци не сводил с нее глаз, даже внимая речам Ирен. Но с барышнями Балог у него никогда не завязывалось таких бесед, как с Ирен: Франци был молчалив, а Ирен умела говорить за двоих.