Калейдоскоп - [75]

— Совсем как в сказке о Марципановой Горе! Доска обита серебряным авраамовым деревом! Посмотри, это чудо!

Она металась по чужому дому с взбесившимся бюстом и пламенем в глазах.

На более внимательный осмотр не хватило времени. Будзисук показал нам комнаты и ушел, попросив как можно скорее спуститься на ленч, так как пришло время промочить горло и закусить.

За столом барон засидеться не дал.

— Идем, пока видно.

— Ладно. — Я спрятал котлету в карман. — Идем, разумеется, втроем? Фума, подавишься паштетом.

— Путь будет трудный. Может быть, она в это время примет ванну? Предписания, запреты, все это не для женщин. Пустыня в ведении его превосходительства.

Барон финтил. По его глазам было видно, что он замышляет какую-то большую пакость. Но я этому твердо воспротивился. Я не хотел терять Фуму из виду. «Могу идти, могу искупаться». Этой своей фразой она только укрепила меня в моем упорстве.

Мы пошли втроем. За нами устремилась дворня. Она несла канапе и бивачные мелочи. Будзисук говорил правду: до ворот пустыни пешком было пятнадцать минут. Входить туда надо было через калитку, закрытую на золотой ключик.

За трехметровой стеной лежало бескрайнее пространство, покрытое дюнами. Кое-где из песка вылезали сорняки и рос одичавший овес. Хозяин печально улыбнулся.

— Бездонная бочка, ничего не помогает. Бурьян все заполонил. Надо снова насыпать песку, чтобы поляна опять стала пустыней.

— Плохая травка!

Мы шли дальше прямо по сорнякам. Изрядно намучившись, мы, наконец, достигли самой высокой дюны. На вершине слуги установили диван, открыли бурдюки, вручили нам серебряные чарки. Под нами со дна песчаной квашни поднималось необычное строение. Рука у меня дрожала, шипящий напиток ручьем стекал в песок. Барон старался быть приветливым.

— Еще кумыса? Или шампитра?

— Послушай, Будзисук, что это такое? Огромное стекло? Стеклянная стена? Будзисук!..

— Это зеркало. В нем отражается диван.

— Не умничай, как кошачья акушерка. Итак, барон?

— Не зеркало, не стекло. Форточка.

— Пардон, саракерат, я не ослышался?

— Это не зеркало? — Фумарола села на диване. Обмахиваясь юбкой, она заплетала косу. — А я отражаюсь.

— Молчи, сердабо! — По непонятным причинам я ругался, переводя с китайского на татарский.

— Форточка, — повторил барон. — Очень большая форточка.

Вокруг форточки началось движение. Из ям и нор стали выходить люди. Летели вверх шапки, тряпки. Нам махали портянками. Люди задирали головы, открывали рты, но на вершину дюны не доходило ни звука. Кто-то важный, так как был в шляпе и с толстой палкой, поднимался по откосу наверх.

— Наш главный стекольщик. Приветствую вас, маэстро. Я привел к вам гостей.

— Очень приятно, очень приятно. Вам нравится наше произведение?

— Позвольте, разве это форточка?

— Форточка. Пятьдесят восемь на пятьдесят три. Во сто крат увеличенная. По нашим сведениям, это самая большая форточка в мире.

Надо было хвалить. Но Будзисук молча теребил губу. Стекольщик помрачнел, он шел сюда за поощрением.

— А почему она еще не покрашена? — спросила Фумарола.

— Ждем краску. Леса поставить пара пустяков.

— Маэстро, нет сомнения, что это форточка. Но напрашивается вопрос: к какому окну?

Стекольщик сделал вид, что не слышит.

— Моя работа, — сказал он, постукивая о землю палкой. — Я сам резал и стеклил.

— Зачем?

— Вы видите, сколько замазки пошло! — обвел он палкой окрестность. Показал на терриконы, образовавшиеся из пустой тары, и опять стукнул палкой о землю. — Эта гора — это тоже замазка. Ее привезли слишком рано и она окаменела.

— Колоссально! — Мне показалось, что я, наконец, нашел нужное определение. — Барон, маэстро, виват! Пью за форточку пятьдесят восемь на пятьдесят три!

— Выпить можно.

Чокаясь и произнося тосты, мы вскоре осушили бурдюки до дна. Стекольщик, умиротворенный хмельным, расспрашивал барона, откуда я приехал и какая власть гонит меня по чужим странам. Он даже решился на два неудачных комплимента.

— А эти внизу? Вижу, что шевелят губами, а слов не слышу!

— Они, наверное, уже выговорились или им нечего сказать, — отшутился Будзисук.

— Или работать, или браниться, — сказал стекольщик строго. — Если бы они могли говорить, то вместо форточки здесь выросла бы куча навоза, а у меня отсохли бы уши. Все к лучшему.

Будзисук посмотрел на часы. Потом причмокнул, и это означало, что пришла пора прощальных поцелуев и рукопожатий. Стекольщик возвратился под форточку, а мы, воспользовавшись еще оставшейся свободной минуткой, махнули через пустыню по узкоколейке для подвоза замазки.

— Размеры притягивают и очаровывают, — говорил Будзисук во время езды. — Таким же образом действует магнит и зло. Наслаждение от воплощения — это высшее наслаждение. Нонсенс? Нонсенса таких размеров не существует. Абсурд? Нет абсурдов в этих границах.

— А что потом?

— Покрасим краской, дадим экстра-лак. Зато у нас будет возможность объявить: мы построили самую большую форточку в самой большой искусственной пустыне.

Узкоколейка привезла нас к калитке в трехэтажной стене.

— Прощай, милая форточка! — Фума сделала реверанс и послала поцелуй в сторону величайшей дюны.

Будзисук повернул ключ, открыл. Я увидел реку. На другой стороне находились джунгли. Огромное дерево над путаницей экзотических лиан. Смарагдовая тень колебалась на воде.