Калевала - [62]

Дорогая, мать родная!

Ты скажи мне третью гибель".

Лемминкяйнену мать молвит:

"Вот какая третья гибель:

Как еще проедешь дальше,

День еще в пути пробудешь,

Будешь в самом узком месте,

Встретишь Похъёлы ворота,

Там блуждает волк во мраке,

В темноте медведь там бродит -

Там, где Похъёлы ворота,

Там на самом узком месте

Уничтожены уж сотни,

Сгибли тысячи героев.

Отчего ж тебя не съесть бы,

С беззащитным не покончить?"

Отвечает Лемминкяйнен,

Молодец тот, Каукомъели:

"Можно там сожрать ягненка,

Разорвать его на части,

А не мужа, пусть дурного,

Не героя, пусть плохого!

А на мне ведь мужа пояс,

А на мне застежка мужа,

Я ношу героев пряжку,

Чтобы мог спастись наверно

Я от пасти волка Унто,

Заколдованного зверя.

Знаю, как пойти на волка,

Знаю средство на медведя:

Колдовством узду на волка,

На медведя цепь надену,

Рассеку его я сечкой,

Раскрошу я на кусочки,

И тогда пойду свободно

И свой долгий путь я кончу".

Лемминкяйнену мать молвит:

"Не конец еще и это:

Это ты найдешь в дороге.

Чудеса в пути большие:

Там три ужаса найдешь ты,

Три погибели для мужа.

Но когда туда дойдешь ты,

Чудеса найдешь страшнее.

Ты пройдешь еще немного -

Похъёлы там двор увидишь:

Частокол в нем из железа,

А вокруг из стали стены,

От земли идут до неба

И к земле идут от неба,

И стоят, как колья, копья -

Змеи в них переплелися,

Вместо прутьев там гадюки,

Ящерицы вместо связок

И играют там хвостами

Да шипят все головами,

Дол шипеньем оглашают,

Головы приподымают.

На земле простерлись змеи,

Растянулися гадюки,

Вверх подняв язык шипящий,

А хвосты внизу качают.

Но одна, что всех страшнее,

Залегла у входа прямо.

Подлинней она, чем балка,

Перекладины потолще,

Языком шипит высоко,

Пасть раскрыла, угрожая

Не кому-нибудь другому,

Одному тебе, несчастный".

Отвечает Лемминкяйнен,

Молодец тот, Каукомъели:

"Пусть так дети умирают,

Но не это смерть героя.

Колдовством огонь уйму я,

Утомить сумею пламя,

Змей сгоню я чародейством,

Отгоню гадюк оттуда.

Пропахал же поле прежде,

Что все змеями кишело,

И с гадюками поляну;

Змей я голыми руками,

Змей держал я просто пальцем,

Пальцем я держал гадюку;

Змей десятки убивал я

И гадюк до сотни черных;

Кровь змеиная осталась,

Жир гадюки здесь на пальцах,

Пропаду не так-то скоро,

Никогда не попадусь я,

Как кусочек, в зев змеиный,

В пасть гадюки разъяренной.

Сам давить дрянных я буду,

Растопчу я этих скверных,

Загоню я змей, колдуя,

Прогоню гадюк с дороги;

Двор тот Похъёлы пройду я

И войду в избу свободно".

Лемминкяйнену мать молвит:

"Не ходи ты, мой сыночек,

В дом тот Похъёлы суровой,

В то жилище Сариолы!

Там герои все с оружьем,

Опоясаны мечами,

От питья хмельного шумны

И озлоблены от пьянства:

Заколдуют там бедняжку

На концах мечей огнистых.

Посильней тебя убиты,

Похрабрей от чар погибли".

Отвечает Лемминкяйнен,

Молодец тот, Каукомъели:

"Ведь уж я немало пожил

В этих избах Сариолы;

Не со мной лапландцу сладить,

Не побьет меня турьянец -

Сам лапландцев заколдую,

Сам побью я там турьянцев,

Расколю в куски их плечи,

Продырявлю подбородки,

Распорю рубашки ворот,

Грудь разрежу на кусочки".

Лемминкяйнену мать молвит:

"О, несчастный мой сыночек!

Ты все думаешь о прошлом

И все хвастаешься прежним.

Ты, конечно, долго пробыл

В этих избах Сариолы.

Весь ты был в дремотных волнах,

В волнах, травами покрытых,

Побывал в пучине темной,

Там упал с потоком книзу.

Маналы измерил реку,

Черной Туонелы теченье,

Был бы там и посегодня,

Если бы не мать-бедняжка.

Ты послушай, что скажу я.

К избам Похъёлы пойдешь ты,-

Там все колья на пригорке,

Огорожен двор столбами,

И по черепу на каждом.

Лишь один пока не занят,

Для того, чтобы на этом

Голова твоя сидела".

Отвечает Лемминкяйнен,

Молодец тот, Каукомъели:

"Пусть глупцы на это смотрят

И бездельники боятся

Лет пяти, шести в сраженьях,

Даже лет семи военных;

Но герои не боятся

И нисколько не страшатся.

Дай военную рубашку,

Принеси вооруженье!

Подниму я меч отцовский,

Посмотрю клинок я старца;

Долго он лежал холодный,

Долго был он в темном месте,

Много плакал постоянно,

Тосковал, без дела лежа".

Взял военную рубашку,

Взял все старое оружье,

Взял клинок отцовский, верный,

Взял отцовскую секиру,

Острием ударил об пол,

В потолок концом ударил

И качнул клинок рукою,

Как черемушную ветку

Иль растущий можжевельник.

И промолвил Лемминкяйнен:

"Кто тут в Похъёле найдется,

На пространстве Сариолы,

Кто б свой меч померил с этим,

На клинок меча взглянул бы?"

Со стены он лук снимает,

Лук с гвоздя снимает крепкий,

Говорит слова такие

И такие молвит речи:

"Назову того героем

И того признаю мужем,

Кто мой лук согнуть сумеет,

Тетиву на нем натянет

Там, в жилищах Сариолы,

В избах Похъёлы суровой".

Вот веселый Лемминкяйнен,

Молодец тот, Каукомъели,

Взял военную рубашку,

Он надел вооруженье

И потом рабу промолвил,

Говорит слова такие:

"Ты, мой купленный работник,

Раб, доставшийся за деньги!

Снаряди скорее лошадь,

Снаряди коня для битвы,

Чтоб я мог на пир поехать,

К людям Лемпо на пирушку!"

И, послушный приказанью,

Раб пошел на двор поспешно,

Он ретивую запряг там,

Красно-пламенную лошадь

И, пришедши, так промолвил:

"Я исполнил приказанье

И лошадку приготовил;

Конь стоит уже в запряжке".

Лемминкяйнену пора бы

И в дорогу отправляться.

Так одна рука велела,

Но противилась другая;

И пошел, как думал раньше,

Вышел смело, без боязни.