Календарь капельмейстера Коциня - [9]

После просмотра сценического монтажа он пригласил нового помощника режиссера в свой кабинет.

— Как дела, господин Меднис? — отечески поинтересовался администратор. — Есть вопросы? Быть может, жалобы? Вы же сами видите, цех у нас плачевный, одни калеки.

Взглянув на пустой рукав Гунтара, он быстро добавил:

— Что касается вас, тут дело другое. Железный крест за геройство и так далее. Вы пожертвовали родине самое лучшее, то есть я хотел сказать — все лучшее. Руку, слава те господи! Левая ведь осталась. Театр может гордиться, что помощником режиссера работает герой отечества и ветеран войны, нам с вами следует сотрудничать.

За дверью раздался смех. Кто-то пел:

Возьму гардинный штанг’, сварганю бумеранг’,

Потом из бумеранг’ — опять гардинный штанг’!

Зингер всполошился.

— Что это за мотив?

— Это песня Хорста Весселя, — усмехаясь, говорит Гунтар. — Разве вы не узнали? Ай-яй-яй, господин Зингер, песню Хорста Весселя не узнали!

Господин Зингер немузыкален и поэтому теряется.

— Нет, нет… я ее сразу узнал, но мне казалось, что песня Хорста Весселя чем-то похожа на «Лес зеленый».

— Какой еще «Лес зеленый»? — помощник режиссера хмурит лоб. — Что? Быть может, вы имеете в виду зеленый Сецеский лес, где этот красный партизан Варкалис на прошлой неделе уничтожил батальон СС?

Теперь господин Зингер смущен и испуган еще больше.

— Нет, нет… помилуйте, я ни о чем подобном не думал.

Он спешит в театральное управление к Герхарду Натеру. Будет рад сотрудничать и так далее.

Бедняга Зингер! В театре поговаривают, что некое известное учреждение за оказываемые ему услуги не выдает больше сахар и конфеты Гегингера. Отсюда и пугливость.

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА 1944 ГОДА

ИЗ-ЗА ЧЕГО СЕМЬЕ АДВОКАТА ФРЕЙМУТА НЕ УДАЛОСЬ ПОУЖИНАТЬ?

КОРОТКИЙ РАССКАЗ В МАНЕРЕ БЕЛЛАМИ

Дядя Фриц и тетя Элла сегодня утром перепуганные вернулись из Клауцанов. «Клауцаны» — это название деревенского дома Фреймутов. Арендатор обещал сразу же после петрова дня зарезать подсвинка, однако же — чудеса, да и только, — ни вести не подал, ни в Риге не объявился. Элла рассудила, что-то тут не так, поэтому они с мужем в субботу после обеда на экенгравском узкоколейном паровичке из Екабмиеста выехали в Сауку. Мясо требовалось позарез, оно было обещано елгавскому ландвирту Хуфэйзену. Ландвирт вернул (подарил) адвокату урезанные в 1940 году Клауцаны, прислав соответствующий документ в зеленой обложке (на веки веков), а нынешним летом забыл обложить их кое-какими дополнительными налогами. Это была любезность, напрашивавшаяся на взаимную любезность.

Из Екабмиеста они выехали точно по расписанию. Но как только добрались до густых и темных Тауркалнских лесов, так тут же поезд был остановлен. Состав окружили бородатые люди в зеленых ватниках и велели пассажирам выйти из вагонов. Локомотив уперся в положенное поперек рельсов бревно. Дядя Фриц и тетя Элла вышли и подняли руки вверх, так, как они видели это в кино. Зеленые хохотали — поступайте как знаете, мы ищем только двоих: елгавского полицейского надзирателя и виеситского трудового инспектора. Их они скоро нашли и увели, а остальным велели вернуться в вагоны и ехать дальше. Три товарных вагона в конце поезда, в которых партизаны обнаружили сахар, сало и ржаную муку, велено было отцепить и оставить на рельсах.

Элла уже собиралась лезть в вагон, когда к дяде Фрицу подошел командир зеленых — заросший бородой, коренастый мужчина, отозвал его в сторону и сказал:

— Фриц! Если ты еще когда-нибудь там, в Клауцанах, будешь для оккупантов мясо коптить, то не миновать тебе петли. В последний раз предупреждаю!

Дядя Фриц от страха застыл как чурбан: этот зеленый оказался сыном клауцанского батрака Пиетера — Валдемаром Варкалисом. По профессии учитель, он до 1934 года работал в Клауцанской школе. Потом волостные тузы его уволили (был он политически неблагонадежным, снюхался с коммунистами).

— И именно с ним надо было нам в лесу повстречаться! — причитала Элла. — Хорошо хоть, живы остались. Не зря говорили, что Варкалис с целым полком границу перешел и теперь по курземским лесам лютует. Но как этот сатан узнал про мою свинью?

Как только они вошли во двор, все сразу объяснилось. Хлев, сеновал, курятник, конюшня — везде подчистую! Ни куренка, ни коровенки, ни поросеночка.

Пьяный арендатор показал им засаленный крюк, на котором в риге коптилась свинья.

— Такая свинья, такая чудесная свинюшечка, — хныкал он и даже прослезился. — Уж как я просил, чтобы свинку эту оставили. Свинка ведь ландвирту обещана. Но тут бородач этот как рассердится, как заорет: «Раненые от голода мрут, а вы тут фашистов кормите!»

Потом велел всю скотинку реквизировать и наказал никому не доносить, не то красного петуха пустят. В ту ночь спали партизаны на хозяйской половине — в комнатах, обставленных мебелью.

Тут уж дядя Фриц не выдержал: выхватил кол из плетня и выбил в своем доме все окна.

— Раз так — пропади все пропадом! — кричал он. — Пусть никому не достанется!

В таких вот расстроенных чувствах и села ужинать семья Фреймутов.

Каспар в соседней комнате играл Гунтару своего «Чертова парня Джона Дрэка», которого режиссер Даугавиетис одобрил и включил в постановку «Кто гол, тот зол». У Гунтара оказались кое-какие возражения и дополнения, вот они и дебатировали, когда постучалась тетя Элла и пригласила племянника, равно как и его гостя, отужинать с ними. Дядя Фриц хочет, мол, немножко потолковать с Гунтаром.